"Михаил Булгаков. Великий канцлер" - читать интересную книгу автора

завершив работу над предпоследней редакцией "Мастера и Маргариты", так писал
Елене Сергеевне в Лебедянь: "Я случайно напал на статью о фантастике
Гофмана. Я берегу ее для тебя, зная, что она поразит тебя так же, как и
меня. Я прав в "Мастере и Маргарите"! Ты понимаешь, чего стоит это
сознание - я прав! "
Такое признание, такая самооценка расценивается обычно на вес золота. В
письме Булгакова речь шла о статье И. В. Миримского "Социальная фантастика
Гофмана", которая была опубликована в журнале "Литературная учеба" (1938, №
5). К счастью, этот номер журнала сохранился в архиве писателя. Статья
тщательнейшим образом была проработана Булгаковым, многие фрагменты текста
подчеркнуты красным и синим карандашами и помечены на полях. По существу,
куски текста, отмеченные писателем в статье литературоведа, в совокупности
представляют собой аргументированное мнение автора "Мастера и Маргариты" о
своем романе. Приведу лишь один из них:
"От иенской школы романтизма Гофман унаследовал ее основную тему:
искусство и его судьба в буржуазном обществе. Он превращает искусство в
боевую вышку, с которой как художник творит сатирическую расправу над
действительностью. Шаг за шагом отвлеченный субъективно-эстетический протест
в творчестве Гофмана вырастает в бунт социального напряжения, ставящий
Гофмана в оппозицию ко всему политическому правопорядку Германии".
Не составит большого труда заменить гофмановские реалии на
булгаковские, и тогда станет понятно, почему Михаил Афанасьевич выделяет это
место в статье Миримского. Перед нами в высшей степени откровенное признание
писателя не только о месте и значении его "закатного романа", но и в
отношении всего своего творчества.
Впрочем, Булгаков никогда свою социальную и творческую позицию не
затушевывал. Наиболее ясно и твердо он говорил о ней в письмах руководству
страны. Так, в июле 1929 года он писал Сталину: "По мере того, как я
выпускал в свет свои произведения, критика в СССР обращала на меня все
большее внимание, причем ни одно из моих произведений, будь то
беллетристическое произведение или пьеса... не получило ни одного
одобрительного отзыва... Все мои произведения получили чудовищные,
неблагоприятные отзывы". Предельно откровенно и, быть может, даже
обнаженно-дерзко высказал он свои взгляды в письме правительству 28 марта
1930 года. Вот некоторые его фрагменты: "Попыток же сочинить
коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса
у меня не выйдет... Вся пресса в СССР, а с нею вместе и все учреждения,
которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной
работы единодушно и с необыкновенной яростью доказывали, что произведения
Михаила Булгакова в СССР не могут существовать. И я заявляю, что пресса СССР
совершенно права. ...Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы
власти она ни существовала, - мой писательский долг, так же как и призывы к
свободе печати... Вот одна из черт моего творчества, и ее одной совершенно
достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой
чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях... в
которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан
мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса,
происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и
Великой Эволюции, а самое главное - изображение страшных черт моего народа,
тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего