"Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита (переписанные главы)" - читать интересную книгу автора

Женщина, которая принесла "молнию", вдруг рассердилась.
- Граждане! Расписывайтесь, а потом уж митинги устраивайте!
- Телеграмма-то из Владикавказа? - спросил у женщины Римский.
- Ничего я не знаю, не мое дело, - ответила женщина и удалилась, ворча.
Тут произошло совещание. Варенуха ежесекундно прерывал его
восклицаниями:
- Это глупо!
Но сколько он ни кричал: "Это глупо!" - делу это нисколько не помогало.
Несомненно, из Владикавказа телеграфировал какокой-то самозванец, но
вот что было странно: слово "Воланд" в телеграмме. Откуда же владикавказский
негодяй знает о приезде артиста и о связи, существующей между ним и Степой?
- При-ми-те ме-ры, - бормотал Варенуха, мигая вспухшими веками, -
откуда он о нем знает и зачем меры?.. Это мистификация!
Решили ничего не молнировать в ответ.
Но ровно через пятнадцать минут появилась та же женщина, и Римский с
Варенухой даже с мест поднялись навстречу ей.
Женщина вынула из сумки не беленький, а темный листок.
- Это становится интересным, - сказал Варенуха, ставя закорючку в
книжке и отпуская злую женщину.
На фотографической бумаге отчетливо чернели писаные строки.
Варенуха без чинов навалился на плечо Римскому.
"Вот доказательство: фотография моего почерка Молнируйте подтверждение
личности Масловскому Строжайшее наблюдение Воландом Случае попытки выехать
Москвы арестовать Лиходеев".
Варенуха был известен в Москве как администратор, не имеющий себе
равных. За двадцать лет своей деятельности он видал всякие виды. Но тут
Варенуха почувствовал, что ум его как бы застилает пеленой, и он ничего не
произнес, кроме житейской, но нелепой фразы:
- Этого не может быть!
Римский поступил не так. Он поднялся, рявкнул в дверь:
- Никого! - и собственноручно запер эту дверь на ключ.
Затем достал из письменного стола пачку бумаг, начал тщательно сличать
букву за буквой залихватские подписи Степы на ведомостях с подписью на
фотограмме.
Варенуха, навалившись, жарко дышал в щеку Римскому.
- Это почерк Лиходеева, - наконец выговорил Римский, и Варенуха, глянув
ему в лицо, удивился перемене, которая в нем произошла. Римский как будто бы
постарел лет на десять. Глаза его в роговой оправе утратили свою колючесть и
уверенность, и в них появилась не то что тревога, а даже как будто печаль.
Варенуха проделал все, что делает человек в минуты великого изумления,
то есть и по кабинету прошелся, и руки вздымал, как распятый, и выпил целый
стакан желтой воды из графина, и восклицал:
- Не понимаю!
Но Римский смотрел не на Варенуху, а в окно и думал. Положение
финансового директора "Кабаре" было затруднительное. Нужно было тут же, не
сходя с места, представить обыкновенные объяснения для совершенно
необыкновенного явления.
Римский зажмурился, представил себе Степу в ночной сорочке влезающим в
Москве сегодня в какой-то сверхбыстроходный аэроплан, представил себе
Казбек, покрытый снегом, и тут же эту мысль от себя отогнал. Представил