"Михаил Булгаков. Луч жизни (Фантастическая повести)" - читать интересную книгу автора

кабинете.
Институт тоже узнать было нельзя: его покрыли кремовой краской, пронесли
по специальному водопроводу воду в комнату гадов, сменили все стекла на
зеркальные, прислали 5 новых микроскопов, стеклянные препарационные столы,
шары по 2000 ламп с отраженным светом, рефлекторы, шкапы в музей. И вдруг
летом 1928 года произошло то невероятное, ужасное...


Цветной завиток

Профессор зажег шар и огляделся. Зажег рефлектор на длинном
экспериментальном столе, надел белый халат, позвенел какими-то
инструментами на столе... Гул весенней Москвы нисколько не занимал
профессора Персикова. Он сидел на винтящемся трехногом табурете и
побуревшими от табаку пальцами вертел кремальеру великолепного цейсовского
микроскопа, в который был заложен обыкновенный неокрашенный препарат
свежих амеб. В тот момент, когда Персиков менял увеличение с 5 на 10
тысяч, дверь приоткрылась, показалась остренькая бородка, кожаный
нагрудник, и ассистент позвал:
- Владимир Ипатьич, я установил брыжейку, не хотите ли взглянуть?
Персиков живо сполз с табурета, бросив кремальеру на полдороге, и,
медленно вертя в руках папиросу, прошел в кабинет ассистента. Там, на
стеклянном столе, полузадушенная и обмершая от страха лягушка была распята
на пробковом штативе, а ее прозрачные слюдяные внутренности вытянуты из
окровавленного живота в микроскоп.
- Очень хорошо! - сказал Персиков и припал глазом к окуляру микроскопа.
Очевидно, что-то очень интересное можно было рассмотреть в брыжейке
лягушки, где, как на ладони видные, по рекам сосудов бойко бежали живые
кровяные шарики. Персиков забыл о своих амебах и в течение полутора часов
по очереди с Ивановым припадал к стеклу микроскопа.
Разминая затекшие ноги, Персиков поднялся, вернулся в свой кабинет,
зевнул, потер пальцами вечно воспаленные веки и, присев на табурет,
заглянул в микроскоп, пальцы он положил на кремальеру и уже собирался
двинуть винт, но не двинул. Правым глазом видел Персиков мутноватый белый
диск и в нем смутных бледных амеб, а посредине диска сидел цветной
завиток, похожий на женский локон. Этот завиток и сам Персиков, и сотни
его учеников видели очень много раз, и никто не интересовался им, да и
незачем было. Цветной пучочек света лишь мешал наблюдению и показывал, что
препарат не в фокусе. Поэтому его безжалостно стирали одним поворотом
винта, освещая поле ровным белым светом. Длинные пальцы зоолога уже
вплотную легли на нарезку винта и вдруг дрогнули и слезли. Причиной этого
был правый глаз Персикова, он вдруг насторожился, изумился, налился даже
тревогой. Не бездарная посредственность на горе республике сидела у
микроскопа. Нет, сидел профессор Персиков! Вся жизнь его, его помыслы
сосредоточились в правом глазу. Минут пять в каменном молчании высшее
существо наблюдало низшее, мучая и напрягая глаз над стоящим вне фокуса
препаратом. Кругом все молчало.
Запоздалый грузовик прошел по улице Герцена, колыхнув старые стены
института. Плоская стеклянная чашечка с пинцетами звякнула на столе.
Профессор побледнел и занес руки над микроскопом так, словно мать над