"Фаддей Булгарин. Мазепа " - читать интересную книгу автора

святых угодников. Но люди простодушные и легковерные, особенно женщины,
основываясь на народных толках, были убеждены, что Ломтиковская занимается
волшебством; что она только для обмана христиан исполняет закон, по
наружности, и что она ездит в Киев не для богомолья, но для совещания с
ведьмами, на Лысой горе.
Ломтиковская за несколько дней перед сим возвратилась из Киева. Она
узнала, чрез своих лазутчиков, что в Батурин приехала из Варшавы девица, в
сопровождении одной пожилой женщины и управителя гетманского, поляка
Быстрицкого. Гетман скрывал ее две недели в замке своем, Бахмаче, под
Батурином, и перевез в город во время своей болезни. Ломтиковская, при всем
усилии своем, не могла проведать, кто такова новоприбывшая красавица, с
которою гетман обходится весьма важно, но почтительно и никогда не оставался
с нею без свидетелей. Кроме Орлика и двух племянников гетмана, Войнаровского
и Трощинского, никто даже не видал ее, и Ломтиковская могла только узнать от
слуг, что прибывшая девица необыкновенная красавица и имеет не более
осьмнадцати лет от рождения, говорит по-польски и по-малороссийски,
исповедует греческую веру и нрава печального, любит уединение и часто
плачет. Не ревность, сия мучительная спутница истинной любви, терзала сердце
Ломтиковской, но зависть, свойственное женщинам любопытство и наконец страх
лишиться милостей и доверенности гетмана тревожили душу ее. Она боялась
влияния польки на ум старца, зная ловкость польских женщин и их искусство к
овладению сердцем мужчины. Истощив бесполезно все средства пронырливого
своего ума к узнанию, кто такова гостья гетмана, Ломтиковская наконец
решилась попытаться разведать о ней у самого гетмана, при первом удобном
случае. Она знала, что гетман не любит расспросов, и предвидела всю
трудность и всю опасность своего предприятия. Тысячи планов вертелись в
голове ее, а когда ее позвали к гетману, она еще не избрала ни одного из
них.
Немой татарин провел ее чрез задние двери в коридор, ведущий во
внутренние комнаты гетмана. Было около десяти часов вечера. Гетман лежал на
софе, в своем кабинете, и курил трубку из длинного, драгоценного чубука. На
маленьком столике стояли две свечки, несколько скляночек с лекарствами и
серебряный поднос с сухими вареньями. Татарин придвинул стул и удалился.
- Здравствуй, Мария! Садись-ка да расскажи мне, что слышно нового в
Киеве, - сказал гетман, не переменяя положения.
- Вы бы не узнали Киева, пан гетман! - отвечала Ломтиковская. -
Печерская крепость, которую заложил сам царь, выросла как на дрожжах. А
пушек-то сколько, а народу сколько! Царского войска множество, и конного и
пешего, да какие все молодцы! Как обрили бороды москалям, да как одели их в
цветные короткополые кафтаны, так любо смотреть! Народ бодрый, красивый,
веселый, и как станут в строй, так не хуже наших польских и саксонских
солдат. Все говорят, что теперь будет худо шведу, если он вздумает вызывать
царя на бой...
- Так говорят все дураки, а верят им бабы да храбрецы, которые помогают
бабам прясть, сидя за печью, - возразил Мазепа с досадою. - Пускай бы
противу меня выставили трех таких фельдмаршалов, как Шереметев да Меншиков,
хоть бы с двумястами тысяч этих безбородых короткокафтанников... С одним
моим казацким войском я бы припомнил им Нарву!.. Пошли бы снова наутек...
- Да в том-то и сила, что у шведа нет такого гетмана, как у царя
московского! - сказала Ломтиковская. - Ведь пан гетман один на свете, как