"Юрий Буйда. Беспричинный человек (рассказы)" - читать интересную книгу автора

Но вот так, лицом к лицу, я впервые столкнулся со смертью, когда вскоре
после похорон прекрасной Магилены ко мне с жалкой улыбочкой ни с того ни с
сего приблизился сумасшедший Тихий Коля с золотым яблоком на ладони - и
вдруг упал и умер, уронив яблоко в алую пыль Семерки, - оно покатилось к
охваченному ужасом юноше.
И что же?
Конечно же, я спотыкаюсь о четвертую ступеньку.
Tа genоmа.
Умерла Магилена. Умер Тихий Коля. Умер Макс.
А яблоко - катится...

БУЙДА

- Кто же селедку ест с белым хлебом?
Голос принадлежал старику, у которого на запястье правой руки темнела
похожая на пуговку родинка. Казалось, руку можно расстегнуть и, отвернув
голубовато-белую кожу, как манжету сорочки, увидеть алое мясо и желтую
кость.
- На то он и Буйда, - со вздохом пояснила бабушка, не вынимая изо рта
курительную трубку, которая всегда висела у нее на пропахшей табаком груди.
Трубка была прикована к старухе тонкой тусклой цепочкой, завязанной на тощей
морщинистой шее. - Имя такое...
Старик был нашим соседом, иногда заглядывал к бабушке на чашку чая. Не
помню, как его звали, - в памяти осталась фраза: "Кто же селедку ест с белым
хлебом?" - да родинка-пуговка на его правой руке. И еще - ощущение
загадочной, но неразрывной связи имени и судьбы.
В детстве я тайно страдал из-за странной своей фамилии. У соседей по
Семерке были имена как имена: Иванов, Чер Сен, Дангелайтис, Лифшиц, - а у
меня, увы, - Буйда. Вдобавок учителя поначалу ставили ударение на последнем
слоге, усугубляя мои мучения. (Повезло мне разве что с именем. После полета
в космос первого человека семилетний наглец дерзко заявил товарищам, что
назван в честь Гагарина, о миссии которого бабушка узнала из Библии в день
моего рождения.)
У меня не было даже мало-мальски приличного прозвища, в то время как в
городке многие были обладателями роскошных псевдонимов, раскрывавшихся
подчас лишь на кладбищенской плите. Колька Урблюд и Вита Маленькая Головка,
парикмахер По Имени Лев и Машка Геббельс (которую называли еще Говноротой,
поскольку была она великой ругательницей, а набравшись самогона с куриным
пометом, требовала уничтожить "всех жидов", каковых в городке было трое или
четверо: она считала, что именно они насылают порчу на ее кур и поросят),
сестры-близняшки Миленькая и Масенькая, Кацнельсон-Кальсоныч и болтливейшая
старуха Граммофониха... И даже имя деда Муханова, курившего ядовитые
сигареты с грузинским чаем вместо табака, воспринималось всеми исключительно
как прозвище: Дедмуханов.
Наверное, я чувствовал бы себя парией, не случись истории с Мотей
Ивановой. Все знали, что когда-то Николай и Катя Ивановы приняли в семью
грудного ребенка, брошенного бессердечной матерью на железнодорожном
вокзале. Иногда я встречал Мотю на Детдомовских озерах, где мечтатели могли
поговорить вслух с собою, а убитые горем люди - выплакаться. И вдруг спустя
двадцать лет в городке объявилась пьяница-бродяжка, которая назвалась