"Юрий Буйда. Город Палачей" - читать интересную книгу автора

считать внебрачных детей и являвшихся ему во сне и наяву мертвых плюшевых
зайцев, и сумасшедшей по прозвищу Гуляй Нога, похороненной в чужой могиле
под мужским именем.
Рос он в полном забросе, унижаемый едва ли не самой жизнью. Школьный
сторож встречал его метлой по заднице. Учителя указками, книжками и другими
подсобными предметами вгоняли в него разнообразные знания и навыки.
Соученики тузили в туалете, в столовой и по дороге домой, при этом мальчишки
пускали в ход руки, а девчонки - ноги, зубы и языки. Ни одна собака, корова
или лошадь не могла пройти мимо мальчика, чтобы не облаять, боднуть или
лягнуть, и даже какая-нибудь распоследняя и распропащая лягушка - всей
жизни-то ее на плевок, да и того жалко - норовила досадить ему хотя бы
ничтожной своей наружностью, хотя бы бессмысленностью своего прозябанья на
стогнах вселенной и вообще на каких бы то ни было стогнах. Домашние гуси
щипали, козел - ну не сволочь? - грозил омерзительным рогом, а посещавшая
его в сновидениях с недвусмысленной целью Мэрилин Монро непременно
оборачивалась то Кассиусом Клеем, то Мохаммедом Али с громадными чугунными
членами, недвусмысленно сжатыми в громадные кулачищи.
Его дальним родственником был библиотекарь Иванов-Не-Тот, живший на
скудное жалованье - "За такие деньги лошадь дорогу не перейдет" - в
маленькой квартире, единственным украшением которой была висевшая на чисто
выбеленной стене вышивка, не завершенная его покойной женой. Больше тридцати
лет он заведовал библиотекой в городе, где усталые шлюхи жаловались, что
мужчины изрыли их, как кроты, а вконец опустившиеся пьяницы закусывали
самогонку белой кладбищенской глиной. Он женился на красивой девушке,
которая по какой-то совершенно необъяснимой причине не желала иметь детей.
Восемь раз она беременела, и восемь раз Иванов-Не-Тот встречал ее из
абортария с букетом черных роз. Однажды он попытался завести разговор о
разводе, но она со слезами и, говорят, на коленях умоляла не бросать ее. "Я
не знаю, в чем дело, - сказала она. - Просто я чувствую, как другие
чувствуют запах бензина или укол иголки, что способна убить своего ребенка.
Он будет гулить и улыбаться, и именно в этот момент я его задушу". Не
помогли и обращения к врачам. "Это патологический предрассудок, - сказал
доктор Жерех. - Но кровь предрассудков - это и есть чернила, которыми
написана история. Кажется, это Марко Поло сказал. Замените историю вообще на
частную историю вашей жены - получите искомый результат". Библиотекарь
промолчал: он не любил, когда люди отвечали цитатами из книг. Его жена
шарахалась от котят, щенков и даже от беспомощных птенцов, вываливавшихся в
начале лета из гнезд. Иванов-Не-Тот презирал мистику и терпеливо ждал. Он
был уверен: когда-нибудь это кончится. У них будет ребенок. История
завершится. Она и завершилась. Целыми днями она вышивала на пяльцах и
однажды бестрепетно пропустила иглу через свое сердце, ловко перевязав аорту
и даже завязав - там, внутри - узелок. Из сердца кровь стекала по нитке на
пяльцы. Эту кровавую вышивку с алым цветком Иванов-Не-Тот повесил над своей
кроватью. Как ей это удалось - гадали и до и после похорон. Иванов-Не-Тот
прикрепил к ее памятнику восемь черных металлических венков и один -
красный. Но никто почему-то не осмелился спросить, почему - красный.
Он любил читать, но не любил читателей. Он узнавал книги по запаху:
Достоевский разил пачулями, Джозеф Конрад пропах душистым перцем и корицей,
Михаил Булгаков - керосинкой. А в Пушкине всегда поселялся какой-нибудь
безвредный паучок-домосед. Презирал творцов русского Серебряного века: "Век