"В.А.Брюханов. Заговор графа Милорадовича " - читать интересную книгу автора

Трубецкой, тесно общавшийся с Луниным и до 1825 года, и в Сибири,
рассказывает: Константин Павлович "принял его в один из уланских полков
Литовского корпуса ротмистром (двумя чинами ниже того, который он имел)", а
затем "перевел его в один из Гвардейских полков в Варшаву, и Лунин сделался
его любимцем" - здесь имеются в виду части и соединения не Русской, а
Польской армии.

Когда после 14 декабря "пришло приказание арестовать Лунина, цесаревич
призвал его и сказал ему, что он его не даст, что в Петербурге его повесят и
сказал ему, что он дает ему месяц сроку, которым он может воспользоваться.
Лунин не захотел избежать готовящейся ему участи, и по вторичному требованию
был отправлен в Петербург". Отметим, что на следствии Лунин был одним из
немногих, кто не изливался в многословных и чрезмерно откровенных
показаниях.

Факт, что мятеж декабря 1825 года не был сюрпризом для Константина. Об
этом есть любопытное свидетельство принца Евгения Вюртембергского -
племянника царицы Марии Федоровны и двоюродного брата царя и его братьев.
Вюртембергский ехал в Петербург через Варшаву в ноябре 1825 года - до вестей
о болезни и смерти Александра I; он так передает впечатления о встрече с
Константином: "Константин Павлович, по обычаю своему, воевал с призраками.
Он насказал мне ужасов о мятежном настроении русских войск и в особенности
гвардии.

- Стоит кинуть брандер в Преображенский полк, и все воспламенится, -
были подлинные его слова.

- Своих я держу крепко, - заметил он при этом, - поэтому в них я
уверен.

Подозрительность великого князя могла основываться на восстании
Семеновского полка 1820 года", - последнее предположение мы оставляем на
совести "проницательного" принца. Да и о призраках, с которыми воевал
великий князь, как-то странно писать после 14 декабря 1825!

Принц заметно старается подчеркнуть свое неуважение к кузену, но явное
несоответствие эмоциональной окраски и сути изложения скорее подтверждает
достоверность рассказа, чем возможность позднейшей выдумки.

Ниже мы покажем, что поведение Константина Павловича в ноябре-декабре
1825 года однозначно свидетельствует, что никаких обязательств перед
заговорщиками (кем бы они ни были) он на себя не взял, хотя предварительный
зондаж его позиции вовсе не исключен. Так или иначе, возможность подобного
сговора зависела исключительно от доброй воли Константина Павловича, а вот
именно в подобные химеры его старший брат никогда и не верил!

Время шло, Константин безмолвствовал, и царь решился приступить к более
активным, но секретным мерам.

Никита Муравьев и его прежние товарищи, вернувшись в столицу,