"Валерий Яковлевич Брюсов. Избранное: Стихотворения, лирические поэмы " - читать интересную книгу автора

дневнике 1896 года он обещал, что его очередная книга "будет гигантской
насмешкой над человеческим родом".
Неудивительно, что его тогдашние выступления вызывали недоумение
читателей, возмущение рецензентов, многочисленные пародии. Брюсову удалось
настолько "раздразнить гусей", что ему на ряд лет был прегражден доступ в
большую печать.
Если бы Брюсов остановился на этом этапе своего поэтического развития,
то в книгах по истории литературы он упоминался бы лишь мелким шрифтом как
один из оригинальничающих представителей декадентской поэзии и, конечно, не
представлял бы для нас сегодня существенного интереса.
Но самого поэта отнюдь не удовлетворяли его стихотворные опыты того
времени. "Мы были дерзки, мы были дети", - скажет он вскоре о выпусках
"Русских символистов". Своему соратнику по символизму Константину Бальмонту
он напишет об этих сборничках: "Вы хорошо знаете их значение, то есть
отсутствие их значения". А "Шедевры" получат такую беспощадную оценку автора
в следующем же сборнике: "Верь мне: давно я считаю ошибкой бедную книгу
мою". И впоследствии зрелый Брюсов назовет свои ранние стихи "не вполне
удачными пробами несколько заносчивого юноши".
Уже с третьего сборника, вышедшего на рубеже XIX и XX веков, - "Tertia
Vigilia" ("Третья стража") - у Брюсова начинается процесс активного
преодоления декадентства. И в этом ему помогает обращение к примеру, опыту,
завету великих писателей прошлого, и прежде всего Пушкина, исследованием
творчества которого он уже тогда стал заниматься и преклонение перед которым
он пронес через всю жизнь.
У Пушкина Брюсов ищет и находит ответ на вопрос, каким должен быть
поэт. В его дневнике за 1897 год мы читаем такую запись: "Поэт должен
переродиться, он должен на перепутье встретить ангела, который рассек бы ему
грудь мечом и вложил бы, вместо сердца, пылающий огнем уголь. Пока этого не
было, безмолвно влачись "в пустыне дикой"..."
Влачась в течение нескольких лет в пустыне декадентского искусства,
Брюсов уже томился и жаждал обновления. На путях преодоления эгоцентрической
ограниченности декадентства с его узкокамерной лирикой поэт обращается к
тому, что он сам называл "лирической эпикой". И материал для нее он находит
сначала лишь в прошлых веках.
Историк по образованию и по своим научным интересам, Брюсов в высокой
степени обладал, по определению Горького, "тонким и редким даром
проникновения в прошлое". Для него история была не "страной могил", а
"знакомым миром", с которым он "одной душой когда-то жил".
В сборнике "Третья стража" главное место занимает большой отдел
"Любимцы веков". В нем даны выразительные образы именованных и безымянных
исторических и легендарных героев разных стран и эпох. Здесь и суровый воин,
не представляющий себе жизни вне битв ("Старый викинг"), и поэт, идеалы
которого вступают в острый конфликт с действительностью ("Данте"), и древний
наблюдатель природы, стремящийся постичь "таинства миров" ("Халдейский
пастух").
Правда, Брюсов подходит к изображаемым явлениям прошлого еще с чисто
эстетическими критериями, он любуется сильными характерами и яркими
личностями независимо от их социального и морального облика. И в числе
"любимцев веков", которые привлекают поэта, оказывается, например, и
жестокий восточный деспот Ассаргадон, который "воздвиг свой мощный трон" "на