"Валерий Яковлевич Брюсов. Избранное: Стихотворения, лирические поэмы " - читать интересную книгу автора

и поры его расцвета можно найти немало рецидивов неизжитого декадентства.
Здесь и гипертрофированная эротика, восприятие любви как темной,
разрушительной страсти, и утверждение рокового одиночества человека, и
чувство пресыщения жизнью (одно из стихотворений так и называется - "Скука
жизни"), и прославление "блаженства смерти". Да, Брюсов мог сказать о себе,
что он
То поклонялся тем, что ярче, что телесней,
То трепетал в предчувствии теней.
Любимые герои Брюсова и в его "лиро-эпических" произведениях - те, чей,
по мнению поэта, "прекрасен ясный жребий - / просиять и умереть", - очень
различны. Наряду с Энеем, который устремился навстречу высокому подвигу,
покинув ложе нег, "исторгнув помыслы любви", поэт прославляет триумвира
Антония, из-за любви к египетской царице Клеопатре нарушившего свой долг
государственного деятеля и полководца. "О, дай мне жребий тот же вынуть!" -
восклицает Брюсов, заканчивая это стихотворение.
И все же в сознании и поэзии Брюсова над декадентским,
пессимистическим, индивидуалистическим все больше торжествовало иное,
героическое, жизнеутверждающее, гуманистическое начало. Поэт все чаще
прославляет человека-творца, неутомимого труженика, созидателя,
человека-победителя, преобразующего землю, покоряющего природу, познающего
вселенную. В этом отношении особенно показательно ставшее знаменитым
стихотворение "Хвала Человеку".

Камни, ветер, воду, пламя
Ты смирил своей уздой,
Взвил ликующее знамя
Прямо в купол голубой.

Раньше других поэтов Брюсов воспел первых авиаторов. С твердой верой в
силу человеческого разума, в силу науки и техники он заглядывает в будущее,
мечтает о том, что человек одержит победы и в космосе, сможет даже изменять
и траекторию своей планеты:

Верю, дерзкий!
Ты поставишь
По Земле ряды ветрил.
Ты своей рукой направишь
Бег планеты меж светил.

Брюсов продолжал считаться лидером символистов, был редактором ведущего
символистского журнала "Весы". Но можно утверждать, что он никогда не был
правоверным символистом. Ему был чужд, например, мистицизм большинства его
младших коллег, их вера в потусторонний мир и в возможность какого-то
общения с мим. Он давно чувствовал себя чужим "среди своих". Еще в 1907 году
он писал одному литературоведу: "Хотя я извне и кажусь главарем тех, кого по
старой памяти называют нашими декадентами, но в действительности среди них я
как заложник в неприятельском лагере. Давно уже все, что я пишу, и все, что
я говорю, решительно не по душе литературным моим сотоварищам, а мне,
признаться, не очень нравится то, что пишут и говорят они". Впоследствии он
вспоминал бурные споры с символистами, которые жестоко упрекали его за