"Александра Бруштейн. Суд идет! ("Вечерние огни" #3)" - читать интересную книгу автора

неподвижно и молчали, - они пытались надеяться. Всем хотелось верить, что
остановка эта случайная.
- Дальше не пойдем? - спросил кто-то упавшим голосом.
- Пойдете, - каркнула вагоновожатая. - Ногами пойдете. На своих на
двоих.
Мы вылезли из вагона и пошли. Именно так, как она сказала: ногами. Ноги
сразу заныли и затосковали.
"Все-таки, - утешала я себя, - не надо грешить, мы проехали порядочный
кусок. Самый тяжелый - мимо бесконечных пустырей. Мы уже на Выборгской
стороне, и то хлеб!
Пока светло, рассматриваю, не останавливаясь, мимоходом, плакаты,
расклеенные на заборах и стенах домов. Тут и призыв: "Грамотный! Обучи
неграмотного!" Тут и напоминание о том, что "сифилис - не позор, а
несчастье!" (говорят, какой-то неутешный сифилитик на одном из таких
плакатов скептически нацарапал карандашом: "Мене от етово не лехче"). Самый
развлекательный плакат показывает гигантскую вошь, похожую на краба или
каракатицу. Это - вошь-дама. Зад у нее нарисован прозрачный, словно тюлевый,
он битком набит великим множеством яичек, будущих вшат... Надписи подробно и
понятно разъясняют механику заражения сыпным тифом, который и разносит вот
эта самая вошь.
Иду и мечтаю: а вдруг кто-нибудь из едущих мимо, сердобольный и
симпатичный, подсадит меня и подвезет?
Этими мечтами я подбадриваю себя. Всякий раз, как между двумя снеговыми
брустверами, между которыми, как траншея, вьется узенькая-узенькая улица
(спасибо и на том, - некому расчищать, дворники после революции перевелись),
показывается голова лошади, тянущей дровни или розвальни, я кричу во весь
голос:
- Подвези-и-ите!
Разные возницы относятся к этому моему призыву по-разному. С полчаса
назад один из них остановил свою лошадь, посмотрел на меня, - я, наверно,
заморена больше, чем его лошадь! - жалостливо поцокал языком и сказал с
финским акцентом, задушевно сказал, добрым голосом:
- Мила моя! Я бы рада была, когда бы могла... А только ета мине
нефошмошна!
Хлестнул лошадь - и уехал.
Я огорчилась не сразу, - уж очень он напомнил мне давно не виденного
вейку! На масленице в Петербург, а потом в Петроград наезжало всегда
множество веек. Легкие финские саночки без полости, но с сиденьем, покрытым
лоскутным ковриком, запряженные сытыми финскими лошадками! С колокольчиком
на дуге и пестрыми бумажными розами и лентами, вплетенными в конские гривы!
Как любили дети эти катанья на масленичных вейках! Мы подбегали к вейке,
называли улицу, куда хотим ехать, спрашивали:
- Сколько возьмешь?
Финский возница отвечал кратко:
- Рицать копейк.
Или:
- Одна рупь.
Мы влезали в санки, ехали и хохотали. По всякому поводу и без всякого
повода. Просто нам было весело: ведь масленица, блины - и все!
Дети мои и сейчас веселые, как, впрочем, вся наша семья. Несмотря на