"Ханс Кристиан Браннер. Корабль" - читать интересную книгу автора

вовсе не читал корректуру, когда запирался от домашних на ключ. Он мастерил
корабль.
Уж и не помню, как я об этом узнал, помню только, что не сразу: когда
я увидел корабль в первый раз, он был уже наполовину готов. Словом, я его
увидел, и отец знал, что я его увидел, и некоторое время он принадлежал нам
обоим. Отец взял с меня клятву никому ничего не рассказывать, ни матери, ни
остальным, чтоб для них получился сюрприз, когда все будет готово, но
всякий раз, когда мы с ним оставались дома одни, он разрешал мне зайти к
нему и глядеть, как он работает. Длиной корабль был в один локоть, отец
строил его точно по чертежу настоящего корабля, он сделал три мачты и весь
сложный такелаж, на снасти он брал тонкую леску и продергивал ее через
крохотные тали. Постройка корабля заняла всю зиму, бесконечно долгую зиму,
у меня так и стоит перед глазами круг света от лампы на столе и руки отца с
тоненькими ниточками либо кусочками дерева. В этих руках мне чудилось
что-то больное, кожа вокруг ногтей была потрескавшаяся и воспаленная. Эти
руки так неуверенно брали крошечные детальки, что поминутно роняли их, и
приходилось все начинать сначала. Тогда в круг лампы попадало его лицо, я
видел острый взгляд из-под пенсне и волосы словно белые крылья чайки -
раньше волосы у него были черные, но этой зимой я вдруг обнаружил, что они
совсем белые, а когда они успели побелеть, я не заметил. Потом мне было
позволено подавать ему мелкие детали, но, если что-то не сразу получалось,
он раздражался и начинал бранить меня, корабль и себя самого. Правда, он
сразу умолкал и тревожно оглядывался по сторонам, и, даже когда дома больше
никого не было, мы начинали говорить шепотом, а дверь на всякий случай
запирали, чтоб остальные не узнали о корабле, пока он не будет совсем
готов.
Но даже эта надежда отца не сбылась, и не сбылась она по моей вине. По
мере того как дни делались длинней, терпение мое шло на убыль, мне начало
казаться, что отец так никогда и не кончит свою работу. Я мечтал пускать
корабль на озере Сортедам, но у отца были на него другие виды. Он просто
хотел иметь корабль, чтоб стоял у него как украшение и был похож на
настоящий. К тому же под конец корабль стал такой сложный и хрупкий, что
его опасно было взять в руки, того и гляди что-нибудь сломается. Я уже не
стремился принимать участие в строительстве, мне все это начало казаться
дурацкой затеей. Я успел подрасти за этот год, я уже понимал, о чем говорят
старшие, понимал, что такое деньги и что означает суровое молчание матери;
я бывал у одноклассников, я видел, что отцы у них совсем не такие, как мой,
их отцы обо всем заботились, всем распоряжались, все решали, когда мои
одноклассники говорили отец, видно было, что они гордятся своими отцами, но
в то же время немножко их побаиваются.
В школе у других были карманные деньги, и новое платье, и новые книги
в новых ранцах, у меня же только старое платье, перешитое матерью,
истрепанные учебники, доставшиеся мне от старших, и старая сумка, над
которой все потешались. А все потому, что у меня был такой непутевый,
несерьезный отец, он сидел забавлялся щепочками, да еще делал при этом вид,
будто читает корректуру и зарабатывает деньги. Разумеется, мы любим друг
друга и добрые друзья и прочая слащавая муть, которую он то и дело
повторял, но я предпочел бы гордиться своим отцом и немножко его
побаиваться. Словом, весной я перестал приходить в отцовскую каюту и начал
шушукаться по углам вместе с остальными. Порой меня так и подмывало