"Ханс Кристиан Браннер. Первое утро (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

и нужно было, что распахнуть окно.
Внизу лежала тень, глубокая и тихая тень над улицами, над гаванью с
таможней и складами, а где-то далеко два мола стремились навстречу солнцу,
похожие на длинные руки, раскрывшиеся в объятиях, чтобы принять первый
утренний паром. А тот как бы застыл в заливе, и крылья чаек застыли в
воздухе над ним, и волны, сверкая на солнце, застыли вокруг него. Молы
казались ему двумя женскими руками, светлыми руками любимой, поднятыми над
головой, ждавшими, чтобы его душа, подобно кораблю, вернулась и они могли бы
заключить в объятья и защитить ее. Все, что он видел, было только отражением
любимой, вся эта крошечная частица мира обретет жизнь и станет
действительной только через нее. Скоро ее глаза откроются навстречу утру,
скоро для них засверкают волны и мелькнут крылья чаек, похожие на белые
тени. "Смотри, чайки", - скажет она, и лишь тогда чайки оживут и смогут
умчаться в своем совершенном полете. "Смотри, корабль!" - скажет она, и лишь
тогда корабль действительно поплывет. Но пока мир еще ждал, пока все было
застывшим и рельефным, как будто нарисованным на полотне, и сам он
неподвижно лежал, высунувшись, на подоконнике. Ему было холодно в тонкой
пижаме, его охватывала блаженная дрожь ожидания, кровь стыла от восторга. И
молы по-прежнему раскрывали объятья, а далеко в солнечном свете корабль, и
волны, и крылья чаек торопились, торопились, но так и не сдвигались с места.
Он посмотрел на берег Зеландии с его мягкими очертаниями заливов и
мысов, исчезавший далеко за лесистым перешейком. Вся сущность этого берега
заключалась в том, чтобы выступать и отступать, уходить и возвращаться, все
время уходить и все время возвращаться. И такова же была его собственная
сущность. Он стоял на другом берегу и озирал свою жизнь. Там, в Зеландии,
прошло его детство, упоительно счастливое и полное отчаяния. Там были у него
отец и мать, братья и сестры, друзья, там был его дом. Он закрыл глаза и
увидел дом, где жил, тополя в саду, и поле за ним, и ручеек, в котором он
мальчишкой ловил рыбу. Ручеек тоже петлял, образуя заливчики и мысы, он
вспомнил их и проследил взором течение ручья. А вот он сам лежит навзничь в
траве, смотрит, как красный поплавок прыгает на освещенной солнцем воде.
Он вспомнил весну: долгие бледные сумерки, и дорогу вдоль живой
изгороди, и свой красно-синий волчок, как он вертелся и жужжал и как под
конец опрокидывался в дорожную пыль. Он вспомнил освещенную солнцем стену
дома, он сидит на корточках и пускает свои шарики, они катятся и ударяются о
стену, он вдыхает ее тепло и запахи черной жирной земли.
Ему вспомнилась осень - он бежит, бежит по жесткой стерне, где-то
далеко слышится крик, уносимый ветром, а он держит в руках натянутую
веревку, уходящую куда-то в небо, а бумажный змей поднимается все выше и
выше...
И зима. Санки летят по длинному лесистому склону, откуда-то снизу
доносятся голоса, похожие на шум прибоя. Он и сам кричит, кричит в лесу, а
снег летит, летят и по-зимнему черные стволы, и где-то далеко среди всей
этой белизны горит костер...
Однажды августовской ночью он вернулся домой, несомый и радостью и
отчаянием, как двумя черными крыльями, он не мог спать, не мог войти в дом,
лег на спину в сырой траве и увидел, как падает звезда...
Но вот он ощутил поющий прерывистый ритм - время приблизилось, он сидел
в поезде напротив нее. Они остались одни, последние лица и голоса исчезли.
Всю дорогу они избегали смотреть друг на друга, выглядывали в окно,