"Паскаль Брюкнер. Похитители красоты" - читать интересную книгу автора

взмолился; мне хотелось одного: убраться отсюда и вернуться вниз, на
равнины, они хоть приветливее.
Элен взяла свою машину. Я не имел ничего прошв - сам я не умею водить.
У нее была красивая хромированная игрушка, шикарная такая, просто мечта,
чтобы пустить пыль в глаза; знаете эти немецкие машины - плавный ход и
мощный двигатель, внутри сплошь мягкая кожа и орех, и не едут даже, а
заглатывают дорогу. Элен еще оснастила ее кое-какими мелочами, и я,
полулежа на сиденье, щуря глаза на свет приборного щитка, наслаждался
комфортом каюты океанского лайнера Урчание мотора убаюкивало. В тот день,
вместо того чтобы ехать прямо в Париж, мы еще прошвырнулись: невзирая на
мерзкую пагоду, задержались в Лозанне, поглазели на витрины дорогих
магазинов, зашли в часовню, в музей. Элен никак не могла расстаться со
Швейцарией, она была влюблена в эту страну, где училась в детстве.
Женевское озеро лежало большой зеленой лужей, затопившей Альпы, и только
чайка над самой водой выделялась светлым пятном. Часа в четыре к Элен
вдруг пришла блажь свернуть с автострады к горам Юра. Ей хотелось ехать
лесной дорогой, как бы продлив тем самым каникулы. Я не стал возражать.
Так уж у нас повелось. Бытовые и материальные заботы Элен брала на себя, и
все остальное тоже. Наши лица покрывал типичный для лыжников загар -
этакий слой показного благополучия, - или, вернее сказать, мы пропеклись,
подгорели на солнце вокруг; глаз от очков остались белые круга, а щеки
стали малиновыми. Мы возвращались, погрузив в багажник полный чемодан
кислорода, который Элен собиралась маленькими дозами вдыхать в Париже.
Мне запомнилась аспидно-чсрная поверхность озерца под свинцовым небом.
Солнечный луч на мгновение прорвал толщу облаков, упал перламутровым
мазком, и почти сразу же повалил снег. Ненастье Элен не смущало, мы ехали
быстро, радио орало во всю мочь композиции Джимми Хендрикса, Кертиса
Мэйфилда, Джона Ли Хукера, и у меня от этого гама едва не лопались
барабанные перепонки. А она знай себе отбивала ритм пальцами на руле,
подхватывая припев. Две вещи Элен обожала: негритянский джаз и еще -
записывать разговоры, незаметно и неожиданно включая диктофон. Слушая
потом себя, подмечая характерные словечки, глупости, которые, бывает,
сморозишь за обедом или на вечеринке, она хохотала до слез. Машина легко
расправлялась с препятствиями, превращая шоссе в резиновый коврик. Я
съежился на сиденье, глаза щипало от снежной белизны, и меня клонило в
сон, несмотря на грохот джаза. Элен убавила громкость и посоветовала мне
смотреть внимательно: подъезжаем к границе, это переходная зона, здесь
одна культура едва намечается, а другая постепенно стушевывается. Я
возразил, что под этим белым шквалом одну страну от другой не отличить и
вообще зима границ не знает. На бензоколонке синий от холода заправщик
продал нам цепи и заметил, что благоразумнее было бы вернуться назад. Элен
рассмеялась ему в лицо, а я восхитился ее лихостью. Нарядный домик с
голубыми ставнями, где размещались швейцарская и французская таможни, был
закрыт. Дорога шла вверх, вираж за виражом, все круче. Высокие призрачные
ели обступали нас, как строй солдат с запорошенными снегом рукавами.
Ненавижу эти деревья, они не живут в одиночку, держатся всегда стаей,
точно волки. Снег заштриховывал пейзаж, кружил в лучах фар и очень скоро
засыпал все дорожные указатели. Маленькие сугробы мелькали во мгле,
напоминая нам, что здесь были километровые столбики, стрелки, названия
деревень. Скоро стало ясно, что мы заблудились и едем наобум.