"Сандра Браун. В объятиях заката " - читать интересную книгу автора

плоским.
И тогда она вспомнила все: страх, боль, ужас оттого, что мертвый
ребенок, холодный и посиневший, лежал меж ее ног, - и из ее глаз полились
слезы.
- Ну, ну, не надо снова плакать, ладно? Ты уж и так все глаза
выплакала, пока спала.
Толстые, огрубевшие от работы, красные в мягком свете лампы пальцы
неожиданно нежно стали вытирать слезы с ее щек. Голос тоже был полон
понимания и участия.
- Может, поешь похлебки? Из кролика, которого мальчики подстрелили
тогда утром, перед тем как найти тебя.
Женщина поднесла ложку к губам девушки, которая, сделав первый глоток
через силу, вдруг обнаружила, что горячий бульон очень вкусен и что она
проголодалась.
- Где я? - спросила она между двумя ложками бульона.
- В нашем фургоне. Я - Ма Лэнгстон. А тебя нашли мои сыновья. Ты про
это помнишь? Ты напугала их до полусмерти. - Она хихикнула. - Люк
рассказывал эту историю по всему лагерю. Я уже говорила, что мы в фургоне
направляемся с караваном переселенцев в Техас?
На девушку обрушилось слишком много информации разом, чтобы все
переварить, поэтому она сосредоточилась на бульоне. Он наполнял ее желудок
приятным теплом, углубляя чувство комфорта и безопасности. Долгие недели
она спасалась бегством, так боясь преследования, что не искала крыши над
головой, спала под открытым небом и ела только то, что удавалось собрать в
лесу.
Костлявое лицо, склонившееся над ней, было одновременно строгим и
добрым. Жидкие седеющие волосы, зачесанные назад, на затылке стянуты в
узел. Это была крупная женщина с очень большой грудью, свисавшей до
располневшей талии. Одета она была в поношенный, но чистый ситец. Ее лицо
было покрыто сеткой добрых морщинок, но, несмотря на это, щеки были
румяными, как у девушки. Словно какой-то добрый бог посмотрел на свое
творение и, найдя его грубоватым, подкрасил щеки розовым, чтобы сгладить
острые грани.
- Хватит?
Девушка кивнула. Женщина отставила оловянную миску с похлебкой.
- Мне бы хотелось знать твое имя, - произнесла она таким
проникновенно-мягким голосом, словно заранее предчувствовала, что эта тема
может оказаться нежелательной.
- Лидия.
Редкие брови вопросительно изогнулись.
- Имя само по себе прекрасное, а дальше? Кто твои родители?
Лидия отвернулась. Перед ней встало лицо ее матери, каким она помнила
его с раннего детства: молодое и прекрасное, а не бледное и опустошенное
лицо женщины, умирающей от отчаяния.
- Просто Лидия, - тихо сказала она. - У меня нет семьи.
Ма поняла. Она взяла руку девушки и легонько погладила. И когда
светло-карие глаза вновь обратились к ней, тихо спросила:
- Ты родила ребенка, Лидия, а где твой муж?
- Умер.
- Ах, горе-то какое!