Странники

Костер горел рядом с небольшой охотничьей избушкой на поляне. У костра сидели два мужика. Друзья из осторожности понаблюдали за ними.

Один из мужиков, с вислыми рыжими усами, что-то не спеша рассказывал напарнику. Тот, время от времени кивая, слушал. Лицо у него было маленькое, морщинистое и чем-то располагающее.

Неподалеку от них лежали на траве двустволки и убитый заяц. А на газете между охотниками стояла бутылка водки.

Лица вышедших на поляну друзей имели самое невинное выражение, как будто это вполне естественно — появляться вот так из тайги.

— Приятного аппетиту… — вместо приветствия пожелал Петька, останавливаясь у костра. От штанов его сразу повалил пар.

Мужики с открытыми ртами некоторое время разглядывали пришельцев.

Потом усатый ответил как положено:

— Будьте гостями…

— Спасибо, — сказал Петька и облегченно вздохнул, усаживаясь почти вплотную к огню.

Никита тоже сел. Помолчали немного.

— Штаны-то зачем мокрые? — будто между прочим спросил усатый, разливая в две кружки «Московскую».

Никита заметил в траве еще одну бутылку.

— Да так… — сказал Петька.

— Чтой-т я не слышал, чтоб за так в мокрых штанах ходили… Ты не слыхал, Акимыч? — спросил усатый.

Акимыч тряхнул головой.

— Н-не… Как-то-сь не по-нашенски.

— Ну да, — рассудительно заметил усатый. — По-нашенски, так высушился бы, чай?..

Петька догадался наконец, что к чему. (Ладно, хоть штык успел передать Никите.) Скинул штаны, подвесил их на рогатулине возле костра, рядом—трусы и ботинки, а телогрейку застегнул на бедрах, как юбку. И сразу приободрился.

Усатый протянул Никите кусок отварной говядины. Никита хотел отказаться, но рука его сама собой потянулась к мясу: они с Петькой с самого утра в рот ничего не брали.

— Спасибо, — поблагодарил Никита.

Петька тоже получил кусок говядины с хлебом, тоже поблагодарил.

— Ничего! — ответил Акимыч. — Будьте здоровы!.. Будь здоров, Тихонович! — И выпил.

Пока ели, молчали, разглядывали друг друга. В общем, все получилось довольно по-мужски.

— Кто же вы будете?.. — между делом спросил Тихонович, закусывая огурцом и не глядя на приятелей.

— Мы-то?.. Да мы это… — сказал Петька, — ну, путешествуем…

— Это как же: вроде странников, что ли? — равнодушно уточнил Тихонович.

— Ну да… — согласился Петька. — Если по-старинному, то странники.

— А-а… — сказал_Тихонович. — И отколь же вы?..

— Да тут, недалеко… Из деревни, — сказал Петька.

— Понятно… — вздохнул Тихонович, снова принимаясь за бутылку. — Так вот, Акимыч, значитца… Идет эт-та Ефросинья-та… Ну, а я, сам знаешь, поддамши малость..,

Никиту потянуло ко сну, и он под неторопливый говорок Тихоновича вздремнул.

Сначала высохли Петькины трусы, и он надел их, потом штаны, потом обул ботинки.

— Поспите, чай? А? — обернулся к нему Тихонович. — Сооруди, Акимыч.

Никита очнулся. Акимыч взял смолистую головешку и, наклонившись, вошел в избушку.

Никита и Петька с готовностью последовали за ним.

— Вот сено, вот кошма. Дерюжку-то под голова, а кошмой накроетесь, — гостеприимно распорядился Акимыч.

Друзья бухнулись на сено и только хотели возликовать, как дверь что-то очень уж быстро хлопнула, и за стеной послышался торжествующий смешок Тихонов вича.

Никита поднялся на коленки, попробовал сшелохнуть дверь плечом, но, видимо, ее хорошо подперли снаружи.

— Дяденька… — позвал Никита.

— Хе-хе! — отозвался Тихонович. — Странники, значитца? Вот я завтрева к маткам вас оттащу — они вам? покажут эти самые странствия… Чи странствования,. Акимыч, — как это?

— Дыть как ни обзови, а все одно вожжой придется! — добродушно рассмеялся Акимыч.

— Дяденька… — еще раз безнадежно позвал Нн^ кита.

Но смех за стеной уже стих. И от костра послышалось знакомое: «Ну, так вот эт-та…»