"Владимир Николаевич Бровкин. Летним днем" - читать интересную книгу автора

целыми днями, внук поднял рев.
Кое-как справилась бабка с развоевавшимся внуком.
Как только бабка Марья оттащила внука от корыта, разговор продолжила
Крупенчиха.
- Да, - говорит она, - хорошо по гостям, а душа-то все-таки болит, как
там, дома-то? Да и к городской жизни я непривычная. Хоть в том же Чаевске у
старшего сына. Сидишь на восемнадцатом этаже, как на каланче, точно ангел.
А аэропланы того и гляди - за голову заденут. Днем только одно занятие -
глядишь с балкона вниз, на улицу, ровно как в пропасть какую, потому как в
квартире, кроме телевизора, ни одной живой души Да и тот что пень. Ему ведь
ничего не расскажешь. Поговорить-то совсем не с кем. Сын со снохой утром -
скок и на работу. И внуков тоже с утра по учреждениям разводят. Внуки-то
там нонче, что казенные. Вот и выходит, что только вечером у нас и
свиданка. Город, правда, хороший - неплохой город, зря плохого ничего не
скажу.
Они меня водили по городу, на базар сводили, и даже удумали в театр
сводить. Да ведь кабы я в нем что понимала; скачут как черти в ступке да
визжат - это шибко хорошо означает по-нонешнему.
Я им и говорю: "Да за что же тут деньги платить - билет то, поди, не
пятак стоит?" "Не пятак", - отвечают. Вот то-то.
"Да за что же, - спрашиваю, - им хорошие деньги платить? Нет, чтобы
вышли, да спели как полагается, лолюдски".
А про магазины, скажу прямо - все есть Всякий фрукт, всякий продукт:
мясо, колбаса всех сортов Но ведь все купить надо, что ни кинься:
морковочку купи, лучок купи, за головкой чеснока тоже надо в магазин
бежать. Конечно, молодым в городе оно, может быть, и ничего, но только нам,
старикам, там не слишком понравится. Больно уж суматошно.
И прожила я у Василия ровно две недели.
А уж от него я полетела в иную державу на космическом аэроплане, к
дочери Клавдии. Там она нонче у меня проживает. Тоже в городе. Уже двое
внуков, квартира хорошая.
- Как же та держава именуется? - любопытствует бабка Марья.
Крупенчиха морщит лоб, но вспомнить никак не может.
По ее грамоте название слишком мудреное.
- Вот леший, - говорит она, - запамятовала, милая моя. Такие названия
нонче пошли, что язык поломаешь, а не выговоришь. На конверте где-то был
адрес записан. Не то держава та именуется Петунией, не то Плетунией. А то,
может, и еще как - памяти-то тоже совсем не стало. Навроде как
Петуния-планета.
- А! - с понятием кивает головой бабка Марья; хотя сама бабка Марья за
свою жизнь не то что на космическом аэроплане, на простом-то никуда не
летала и дальше Белибердянска города никуда не ездила, - вишь вот,
страна-то далекая. Чай, поди, и не наша?
- Не наша, не наша, - отвечает Крупенчиха.
- Разговор-то у них тоже, поди, не наш, коли страна не наша.
По-каковски хоть говорят-то?
- Да по-разному. Которые по-своему, которые же понашему.
- Ну тогда еще ничего, - соглашается бабка Марья - а то, к примеру, с
вокзала с того же выйдешь и спросить не знаешь как. Ты им свое, а они
по-своему: "Хэрдэмэрдэ". Поди, пойми.