"Август" - читать интересную книгу автора (Гамсун Кнут)

III

Настали новые времена.

Полленцы всё ждали, когда у них будет почта, но дело затягивалось, возникли даже сомнения в том, что её вообще когда-нибудь откроют; Август постепенно начал терять уважение жителей, он стал для них заурядным человеком, говорить он, конечно, горазд, но будет ли прок от этих разговоров?

Впрочем, надо простить полленцам их сомнения, они ещё не знают, на что он способен.

Однажды вечером все собрались в гостиной у старосты Йоакима и вели неспешные разговоры. Как обычно, Август несколько раз брал слово, и порой слушатели передразнивали его речи, потому что уже привыкли к ним. Если вникнуть, Август никакой не выдумщик, он просто старается, старается всегда и везде; да, он не лентяй, но что он с того имеет, разве он разбогател? Красивый чемодан — вот и всё добро, которое они у него видели. Ни золотых колец, ни драгоценных камней, пенковая трубка Августа не дороже, чем у других, в кармане у него много ключей, что правда, то правда, но от каких замков эти ключи, никто не знает, может, он их просто носит для важности. У него и всегда-то было при себе много ключей, от сундуков в Задней Индии. Допустим, у него есть восемь сундуков, но что лежит в этих сундуках, может, они и вовсе пустые? Словом, никто ни в чём не был уверен.

Впрочем, нельзя сказать, что все его слова лишь хвастовство и бравада, он честно признавался, что порой ему приходилось оказываться на мели и жить как собаке, так что же им тогда прикажете думать о нём? Человек, который выехал из гостиницы из-за долгов, перебрался на другой остров, в Южном море, чтоб его не съели! Ну дальше, Август, рассказывай дальше! Мы не знаем, где ты говоришь правду, а где врёшь, ты, может, и сам этого не знаешь, но зато ты вполне заменяешь нам газету и даже больше того, ты вносишь жизнь в наше сонное прозябание, мы внимаем тебе, когда на тебя находит добрый стих, а если ты порой взгрустнёшь, мы тоже грустим с тобой, и тогда на душе у тебя становится ещё тяжелей...

Под вечер они все сидят в гостиной у Йоакима, разговаривают друг с другом, и Август тоже вставляет своё словцо. Ему есть что порассказать — двадцать лет впечатлений, сотни приключений. Здесь, дома, он возделывал землю и ловил рыбу, и это знали все, но там, в других местах, он работал на спичечной фабрике, он лежал в холерном бараке, оказался среди тех, кто бросает бомбы, один раз был даже миссионером.

— Миссионером? Вот уж там-то тебе самое место! — говорит чей-то насмешливый голос.

— Да что ты об этом знаешь? — спрашивает Август.

— Ничего не знаю. А ты многих окрестил?

— Да, многих.

— Ха-ха! Значит, ты был и миссионером? А почему ты бросил это дело?

Петра вмешивается:

— Нельзя смеяться над святыми вещами.

— Я сорок семь лет топчу эту землю, — говорит Август. — Это немало.

Верно, но никто не понимает, куда он, собственно, гнёт. Есть люди, которые ходили по этой самой земле вдвое больше.

— Я много где побывал, — говорит Август.

В этом он явно прав, и кое-кто из молодёжи начинает подбадривать его:

— А вот когда ты был миссионером, ты многих обратил?

— Не без того, — кивает Август.

— Тогда почему же ты забросил это дело?

Август:

— Могу объяснить: у меня кончились патроны.

— Ха-ха! Ты что, стрелял?

— Да, кой в кого из несогласных. Но тебе этого не понять.

— Уймись, Август, — говорит Петра.

Какое-то время он сидит молча, словно погружённый в воспоминания, потом возобновляет прерванный рассказ:

— Среди них попадались и прекрасные люди. Я подружился с одним вождём и сразу окрестил его, вот ему я не сделал ничего худого. Чего ради я стану обращать человека, который и до меня был чадом Божьим? Он давал мне фиги и дыни, а потом, чтобы оказать мне честь, прислал парочку своих жён.

Молодёжь захихикала и начала выспрашивать подробности:

— Это как же прислал? Они что, были старые?

Но на этот вопрос Август не ответил. Возможно, он вдруг вспомнил, что история его миссионерства плохо кончилась, а потому и не стоит рассказывать дальше. В комнате воцарилась тишина, часы на стене пробили семь раз, люди перекинулись мыслями к вечерней каше и ночному сну.

И тут Август, чтобы восстановить свою репутацию, спросил:

— А не стоит ли нам здесь, в Поллене, обзавестись собственным неводом и сколотить рыбацкую артель?

Молчание. Впрочем, народ снова уселся и начал обдумывать сказанное.

— Просто стыд и позор, — продолжал Август, — сельдь стоит, можно сказать, прямо перед дверью, а у нас и невода нет, чтобы запереть её в заливе.

— Верно, верно, — пробормотали слушатели.

— Баркас за баркасом приходят к нам из других селений и запирают нашу сельдь, а мы сидим себе тихонько и даже не требуем свою долю как хозяева. Стыд и позор!

— А чего ж нам делать? — спросил Каролус.

Август обернулся к Йоакиму:

— Тебе надо бы снова обзавестись неводом.

Йоаким:

— Это не в моей власти.

— Это не так-то просто, — подтвердили и остальные. Но Августа их ответ не удовлетворил, и он задал ещё один вопрос:

— Разве не ты, Йоаким, первым заманил сельдь сюда и перегородил залив двадцать лет назад. Пусть даже твой старый невод уже сгнил, но ты первым улёгся на боковую и с тех пор даже пальцем не шевельнул.

Молчание.

— Нас и теперь вполне хватит, чтобы обзавестись неводом, — ободряюще сказал Август.

И опять Каролус был из тех, кто отнюдь не считает это невозможным, наверняка и селение могло бы что-нибудь сделать, и управа.

Староста Йоаким громко засмеялся и покачал головой:

— Управе сперва надо взять кредит в банке, а уж потом строить фабрику рыбной муки.

Этими словами он снова поверг Августа в бездну, сделал его ничтожеством. Август и сам это понял, а потому смолчал, решил послушать других, которые говорили то так, то эдак: невод это вам не мелочь какая-нибудь, на него требуется много денег, тысячи, а где они, наши золотые прииски?! Нет, от этого плана надо отказаться.

Но Август сидел молча и натягивал тетиву своего лука.

— Я мог бы войти в долю.

Насмешливый голос:

— Одну из сотни!

Август подправил сказанное:

— Ну, может, и не одну долю!

Но и это предложение приняли равнодушно. И снова народ обратился мыслями к вечерней трапезе и ночному покою, некоторые даже громко зевали.

Но Август уже успел тем временем натянуть тетиву, теперь он пустил стрелу.

— Ну, дело ваше, лично я куплю невод, если ты, Йоаким, будешь им распоряжаться.

Все, кто сидели в комнате, дружно ахнули и выпучили глаза. Неужто Август может сам купить невод, а вдруг его чемодан битком набит деньгами?

— Ты, верно, шутишь, — сказали ему.

Август:

— Тебе решать, Йоаким!

Йоаким улыбнулся и вдруг всерьёз озаботился этой проблемой.

Если, конечно, не будет никаких препятствий, если, конечно, от него что-то зависит...

Дело было сделано.

Словом, выдался большой вечер, сказочный вечер, и за кашей люди могли рассказать, что Поллен теперь вновь расцветёт, что в Поллене настанут новые времена и появятся новые заработки и что чемодан у Августа набит деньгами. Ох уж этот Август, индийский набоб! Он снова сделался для всех загадкой и предметом всеобщего восхищения. В то мгновение, когда он выпустил стрелу из своего лука, даже Поулине бросила на него взгляд и заметно покраснела.

Август и впрямь приобрёл кошельковый невод в заливе. Болтался он там среди судов, но ничего не загородил и вообще был какой-то неправильный, даже расходов на себя не оправдывал, так что хозяин и вся команда совсем упали духом и собирались что-то предпринять, а тут откуда ни возьмись явился Август, ну конечно же он заблаговременно здесь побывал и всё разнюхал. Действовал он с молниеносной скоростью, доставил на борт Йоакима с его артелью, вовлёк их в эту авантюрную затею, и дело с концом.

Всё таки невод перешёл к новому хозяину, но заплатить за него пока не заплатили, а Август, тот и вообще куда-то исчез. Впрочем, как исчез, так и появится. Верно, направился в Верхний Поллен или ещё куда-нибудь, может, посоветоваться с доктором насчёт своей болезни, словом, он наверняка скоро вернётся. Владелец невода справлялся о нём, правда, подозрений пока ещё ни у кого не возникло, прошло несколько дней, возможно, Август уехал на каботажном пароходе, чтобы поменять крупные иностранные купюры, возможно, ему понадобилось побывать в банке...

Одним словом, исчез.

И тут хозяин задался вопросом, а что у него вообще есть, у этого Августа, а есть ли у него хоть что-нибудь? Мрачные и неприятные сомнения охватили Поллен, в лавке все шептались, опускали глаза в пол, качали головой. Поулине отправилась в гостевые комнаты, что над кофейней, подняла отделанный медью чемодан Августа. Чемодан оказался на редкость лёгкий, хотя и не пустой, нет, нет, совсем не пустой, может, в нём лежат тяжёлые заграничные банкноты?.. Хозяин и вся его команда дожидались Августа, потом они начали терять терпение, уж не стоит ли им обратиться к ленсману? «Не спешите, — советовала Поулине. — Август знает все ходы и выходы», — подбадривала их она.

И всё получилось самым удивительным образом: если у Августа до сих пор не было на руках никаких денег и ценностей, то теперь они появились — шхуна потерпела крушение. Шхуна, которую Август послал на юг с Теодором и одним мальчишкой вместо команды, разбилась у берегов Хельгеланна. Береговая служба сняла со скалы их обоих, но сама шхуна превратилась в щепы. Впрочем, она была у Августа вся застрахована, от киля до флажка.

И это оказался не просто слух, нет, нет, страховой агент Поулине получила телеграмму, где её официально уведомляли обо всём случившемся и поручали произвести необходимое расследование. Тут-то и выяснилось, что шхуна была застрахована дважды: во-первых, владельцем в Тронхейме, во-вторых, арендатором, ничего особенного в этом нет, но всё-таки неплохо бы кое-что выяснить.

И в этот же самый день появился исчезнувший Август. Вид у него был крайне возбуждённый, он утирал потный лоб, он бранился и лютовал: никогда больше он-де не вернётся в такую страну! Вот он прихватил кой-какие из своих ценных бумаг, примерно на десять тысяч, так в них никто не разобрался, потому что они иностранные. Вы только, взгляните на эти бумаги! — кричал Август и показывал всем акции, и диковинные чеки, и ещё тонкие узоры на бумаге с золотой каемочкой! Ну как это называется! Это всё равно что сунуть бумажки в рот и проглотить! Но разве эти пентюхи что-нибудь понимают? Они до того близорукие, что не верят даже собственным глазам, они нигде никогда не бывали, они не знают, где находится Мексика, а где Гонолулу. Впрочем, это роли не играет, сказал он своему кредитору, хозяину шхуны, твои деньги тебе гарантированы, ты их получишь, как только выплатят страховку.

Хозяин хоть и смирился, однако посетовал на затянувшиеся сроки.

— Ты, может, хочешь расторгнуть сделку? — спросил Август. — Ну, как знаешь. Ты же видишь, я стою перед тобой с пачкой денег, но не могу тебе заплатить, потому что у меня нет подходящей валюты. Возьми и попробуй сам. А то у меня мало времени.

Тогда хозяин согласился ждать, пока не выплатят страховку, и этот уговор был закреплён в письменном виде, причём свидетелем выступала сама Поулине как страховой агент. Она записала адрес хозяина и обязалась перевести ему деньги, едва они поступят. Всё, дело слажено.

Уф! Август был недоволен и то и дело утирал вспотевший лоб; вот бейся над такими проблемами, мыкайся из-за горсточки наличных в день выплаты! Сплошь закавыки и подобные мелочи, от которых не будет проку ни для одного коммерсанта. За границей люди просто сдают свои ценные бумаги в одно окошко, а потом получают наличные в соседнем окошке. Нет и нет, в Поллене нужно завести банк, интересно, что думает об этом Поулине?

— Ну, может быть...

Полленский сберегательный банк. Самый большой из предстоящих расходов — это покупка такого сейфа, какой Август когда-то видел в Тронхейме, они там хранили деньги и протоколы. Кстати, а Йоаким и шхуна ещё не давали о себе знать?

— Нет.

Хотя сейчас ещё рано, спору нет. Август не станет поднимать шум, если даже в этом году не удастся запереть косяк. У него, Августа, есть и другие планы. Кстати, пока он был в отъезде, на его имя не приходила телеграмма?

— Нет.

Он ждёт телеграммы из нескольких мест за границей. Сегодня у нас двадцатое, так что до первого осталось десять дней.

— Ты это про что? — спросила Поулине.

— Погоди, узнаешь.

Август снова воспрянул духом, в Поллене перестали на него коситься, он уладил дела с хозяином баркаса, он стал теперь его владельцем, вдобавок у него были заграничные ценные бумаги, а ведь к нему отнеслись несправедливо, народ по своему невежеству усомнился в его финансовых возможностях.

Август успокоился, теперь он мог снова всё как следует обдумывать и калякать с Поулине:

— Да, теперь мои дела обстоят иначе, чем раньше. Теперь у меня всё в порядке, но ведь так было не всегда. Ты мне поверила, когда я рассказал тебе, из-за чего сменил зубы?

— Конечно, поверила.

Август, удивлённо:

— Неужто? А ведь я тогда всё тебе наврал. Я иногда рассказываю такое, чего на самом деле вовсе и не было, но теперь я расскажу тебе чистую правду, чтобы не пристала ко мне скверная привычка выдумывать. А на самом деле я тогда сменил зубы, чтобы меня не узнали.

— Значит, ты что-то натворил?

— Некоторым образом да. Не сказать, чтобы натворил... Просто была одна женщина, которая не давала мне покоя, про неё можно даже сказать — дама. У неё была целая усадьба и много рабов. Спору нет, кой-какие отношения между нами были, а у местных мужчин она никогда не видела зубов такой красоты, как мои. Но когда я захотел вырваться на волю и уплыть, она сказала, что нет, что этого она мне не позволит. Такой любви и преданности ты небось никогда и не видела. Уж очень она меня любила. А когда я надумал сбежать тайком, она приставила ко мне охранников, чтоб они перехватили меня и привели обратно. Вот тут-то я и заменил зубы и благополучно сбежал.

По виду Поулине он мог судить, как она восприняла всю эту историю. А восприняла она её плохо: скривила губы. Но сам Август был вполне доволен своей историей, он дал волю своей фантазии и развеселился.

— Разве я мало где побывал? — спросил он. — И скажу тебе прямо, больше всего ко мне липли дамы. Я и по сей день ношу в теле не то четыре, не то пять пуль, но это всё ерунда, если вспомнить, как за мной гонялись влюблённые женщины, кто с ядом, кто с ножом, кто со слезами. Когда-нибудь я расскажу тебе про всё, что мне пришлось вытерпеть.

— Ха-ха! — недоверчиво засмеялась Поулине за своим прилавком. — Здесь тебе, Август, ничего не грозит, раз ты хочешь, чтобы полленские дамы оставили тебя в покое.

Август слегка растерялся, но потом взял себя в руки и сказал:

— Ну и хорошо!

Но поскольку Поулине почему-то вообразила, будто может насмехаться над ним и подшучивать, да ещё при посторонних, он разозлился. Не тот он человек, над которым можно подшучивать. Не он ли проявил истинно пророческое предвидение, когда застраховал свою шхуну и тем заработал кучу денег? Не он ли разобрался с хозяином баркаса, своим кредитором? Теперь он на законных основаниях владеет неводом, на что не рискнули полленцы, и тем не менее он стоит здесь, среди местных жителей, и приветлив с ними, и не задирает нос, и не откупает у Поулине лавку, и не оставляет её без крыши над головой.

— Эй, Поулине, а ты у нас случайно не собираешься замуж? — ехидно спрашивает он.

— Ты насчёт кого спрашиваешь? — отвечает она вопросом на вопрос, причём отнюдь не приветливым тоном.

— Ты ведь у нас скоро заневестишься.

— Да, — отвечает она, — но последние двадцать лет я надеялась только на тебя.

Народ в лавке начинает смеяться, некоторые женщины находят это забавным и ехидничают.

— Ты ей не верь, Август, она вовсе не на тебя надеялась, ей больше по душе капеллан из здешнего пастората.

— Я была бы вам очень благодарна, если бы вы прекратили всякие разговоры о нём! — выкрикивает Поулине, заливаясь краской.

Август несколько растерялся.

— Капеллан? — переспрашивает он неуверенно. — А это кто же такой?

При этом он и сам понимает, что выглядит невеждой.

— Ну, раз ты не знаешь, кто такой капеллан, — смеются женщины, — значит, ты не ходишь в Божью церковь.

Август:

— Не хожу.

— Зато он был миссионером у язычников, — бойко подхватывает Поулине, и, поскольку женщины в лавке разражаются смехом, она решает подлить масла в огонь и добавляет: — А тех, кто не желал обратиться, он просто отстреливал.

Август растерян. Эта проклятая Поулине сделала его полным посмешищем, зря он надумал её дразнить. Нет, не годится он для острословия, не умеет он огрызаться, он, старый мореплаватель, всегда был приветливым и ровным, а характер у него кроткий и терпеливый.

— Ладно, Поулине, — говорит он, — пусть последнее слово останется за тобой, только не имеет смысла заявляться к язычникам, или масонам, или людоедам с такой вот болтовней, уж это мне известно. Они должны чувствовать, что ты настроен серьёзно.

— Но ведь ты стрелял в них! — выкрикивает Поулине.

Август мало-помалу преодолел смущение, фантазия его вновь разыгралась, он принимает оскорблённый вид и спрашивает:

— Послушай, Поулине, а ты не могла бы сказать мне, что я, по-твоему, должен был сделать?

Поулине:

— Я вообще не уверена, что ты когда-то был миссионером.

Фантазия Августа взлетает к небесам.

— Я расскажу тебе кое-что, о чём ты ещё не знаешь, а ты спроси у своего капеллана, правда ли это, или он тоже не знает? Каждый год четырнадцатого сентября в Мексиканском заливе случаются страшные ураганы и циклоны. Они ходят кругами, они выводят из строя все компасы, они поднимают на воздух шхуны, они отрывают головы, и эти головы катятся прямо по палубе; нам, морякам, это хорошо знакомо. Когда я последний раз попал в ураган, меня занесло в лес, к дикарям. Вот что, по-твоему, мне следовало делать? Всякая еда там была, просто Божий дар, бананы, и корица, и сахарный тростник, но дикари хотели мяса и потому надумали меня съесть. Так что миссионером я заделался не ради здоровья, а чтобы спасти свою жизнь. И я начал разводить рацеи про Баррабас, и про реку Иордан, и про всякое такое; ты не поверишь, но они начали кивать, что, мол, всё это чистая правда, такие глупые животные. Прошёл день, другой, прошло время, и наступил самый подходящий для молитвы день, если верить церковному календарю, и тогда я почувствовал себя в безопасности. Но не тут-то было! Вот что б ты сделала, Поулине, если бы сзади к тебе подскочил дикарь и крепко схватил тебя за руки?

— Это тогда ты выстрелил?

Подобная наивность вызвала у Августа лишь снисходительный взгляд.

— Нет, моя дорогая! Человек не может стрелять, когда его держат с такой силой за обе руки.

— Ну так что же ты сделал? — спросили женщины.

— Скажу вам всем: я отпрянул назад как только мог, изо всей силы ударил затылком в лицо дикаря и разбил его.

Слушательницы содрогнулись.

Август весьма доволен произведённым эффектом, он улыбается. Потом спрашивает:

— Скажете, плохо получилось? Но не вмешайся в тот раз Провидение, быть бы мне покойником. Потому что, когда я начал защищаться и отстреливать их словно мух, они ответили мне градом стрел, а самое страшное в том, что стрелы у них отравленные.

Молчание. Слушатели жадно внимают. Но Август ничего больше не говорит. Тогда они спрашивают:

— Вот ты стоишь тут, жив-живёхонек, как же это вышло?

— Да, — говорит он, — я и сам размышляю об этом удивительном происшествии. Верно, тогда ещё не пришло моё время. Я не мог умереть, потому что правда была на моей стороне и был я там не по своим делам, а по Божьим.

Поулине перебивает его.

— Зря ты это делаешь, — говорит Август, — зря перебиваешь, — и снова поднимает глаза. — За сутки до этого мне было ночью некое видение. Белая фигура возникла рядом со мной, уж и не знаю, кто это был, то ли сам архангел Гавриил, то ли другой ангел, но он сказал, чтоб я надел резиновый жилет, который купил в Сингапуре, и чтоб впредь не снимал его. С чего бы это? — подумал я, но сделал всё, как было велено. Вот это меня и спасло, потому что стрелы дикарей не могли пробить мой жилет. И дикари таращились на меня в изумлении: что это значит? Почему его не поражают стрелы? Но тут пробил мой час. Я окликнул их вождя, я прямо на него указал, потом я достал Евангелие и всякое такое. Во мне торчало восемь стрел. Я их все выдернул и бросил на землю. Смерть, где жало твоё, ад, где твоя победа, твоя жалкая победа над человеком, подобным мне?! — воскликнул я. Тут уж и сам вождь, и все остальные поняли, что я послан небом, и пожелали окреститься.

— Ладно, Август, помолчи, — сказала Поулине. — Так что ты хотела? — спросила она одну из женщин и занялась торговлей.

— Я бы посмотрела ситец, — сказала женщина.

— И так я крестил их подряд три дня и три ночи, — снова завёл свою речь Август, но тут и другие женщины вспомнили, что им тоже надо сделать покупки, а потом идти домой. Август же сообразил, что ничего не выиграл своим рассказом, скорее уж проиграл. Просто удивительно, какими бывают люди. Они пялились ему вслед, когда он выходил из лавки, словно он был какой-то освистанный артист. А во всём виновата Поулине.

Но, выйдя из лавки, Август встретил Рагну, она, как всегда, очень мило кивнула ему, и это было приятно. Рагна славилась своим умением нравиться мужчинам, она сама остановилась, давая ему возможность поболтать с ней, если, конечно, он захочет. Август, у которого быстро менялось настроение и который был всегда в добром расположении, подошёл поближе, взял её под руку, ущипнул и был награждён улыбкой, отчего сам тоже покраснел и вообще разгорячился.

— Ну, чего тебе надо? — смеясь, спросила она.

— Ты прямо чертовски хороша. Слишком хороша для Теодора.

— Нечего меня щипать средь бела дня, — ответила Рагна. — Ты где пропадал? Я слышала, тебя искали по всему Поллену.

— Всё дела, дела, — ответил он. — И дочка у тебя красавица, та, что в услужении у доктора. Хороша — не придерёшься. Ты её вроде не от Теодора заимела?

— Вроде нет. А ты разве её видел?

— Нет, не видел. Но коли на то пошло, ты и сама ничуть не хуже.

— Не подмазывайся, — сказала она и повлекла его за собой. — Значит, ты лечился у доктора?

— Не лечился, а просто показался. Ничего такого у меня нет, но мы, моряки, проходим проверку раз в квартал. Да, Рагна, просто слов нет, до чего ты красивая, я, можно сказать, днём и ночью наблюдаю за тобой в бинокль, так что от меня ты не скроешься.

Рагна, хотя дорогу ей, между прочим, никто не преграждал, ответила:

— Дай мне пройти, тебе говорят. Не желаю я больше слушать всякую болтовню.

Август:

— А могу я увести твою дочь от доктора?

Рагна, с жаром:

— Боже избави!

— Да, ты права, тем более что я предпочёл бы тебя. — Вот так он калякал с ней: он-де с ранней молодости бродил по свету, а теперь вошёл в гавань, хочет остепениться, он, собственно, за тем и вернулся, потому как намерен жениться, обзавестись семьёй...

Рагна, с улыбкой:

— Ну, для этого ты слишком стар, да и волос у тебя на голове осталось маловато.