"Скитальцы" - читать интересную книгу автора (Гамсун Кнут)

VIII

Снова в Поллене.

Большие изменения произошли за эти две недели.

Ещё на борту парохода Эдеварт удивился, увидав своё имя на одном из ящиков, стоявших на нижней палубе; он огляделся и обнаружил ещё несколько ящиков со своим именем — ящики, тюки, бочки, видимо, это были новые товары. Вот чудеса; Эдеварт позвал друга, чтобы узнать, что он думает по этому поводу, и Август тут же сказал: Это от неё! — От кого? — От той женщины, что уехала. Ведь это товары из Тронхейма! Эдеварт пошарил в кармане, но длинный список, составленный Поулине, всё ещё был у него, и Лувисе Магрете ничего не знала о нём... да и на какие деньги купила бы она эти товары! Чёрт его знает, что за загадки!

Когда им выписывали билеты, штурман, услыхав имя Эдеварта, воскликнул: Так это вы! А мы на ваше имя везём большой груз. Эдеварт хотел ответить, что он знать не знает никакого груза, но вмешался Август: Этот человек привык возвращаться с целой лавкой!

На пароходе к ним отнеслись благожелательно и с большим уважением; и хотя места у них были палубные, все сочли это капризом богатого купца.

На месте загадка разрешилась; Йоаким с Теодором встречали пароход на карбасе Каролуса, чтобы на нём отвезти товар в Поллен. Всё оказалось проще простого — Йоаким вернулся из Кве-фьорда с большими деньгами, вырученными за сельдь, и спас лавку.

Август, тот сразу всё понял, но не удивился и не рухнул от благодарности на колени. Когда экспедитор предположил, что товару здесь не меньше чем на десять тысяч, Август сказал: Да, торговля в Поллене идёт бойко. Экспедитор: Выходит, Габриэльсен опять разорился? Да, ответил Август, иначе и быть не могло!

Эдеварт не осмеливался принять участие в этом разговоре, он чувствовал себя униженным и не мог этого скрыть. Август старался подбодрить его: в прошлый раз они вернулись в Поллен богачами и сразу прославились на всю округу, не могут же они теперь вернуться нищими. Мы что-нибудь придумаем, ты не тревожься! — сказал он.

Йоаким был несколько смущён этой встречей. Нас попросили забрать твои ящики, сказал он Эдеварту. Поулине всё неймётся!

Август, добродушно посмеиваясь, спросил как ни в чём не бывало: А как ты узнал, что мы с товаром приедем именно на этом пароходе?

Неужели ты думаешь, что Поулине не дали знать об этом телеграммой? — ответил Йоаким.

Эдеварта здесь будто и не было.

Домой они вернулись вместе с карбасом. По пути Йоаким рассказал, что уфутенец, старый шкипер, покинул Поллен со своей шхуной, не рассчитавшись с людьми, он обещал, что пришлёт деньги с юга. Все, кто работал на скалах, остались с носом и без единого шиллинга в кармане после тяжёлой летней работы.

И не заработай мы на сельди в Кве-фьорде, подал голос Теодор, Поллену пришёл бы конец! Теодора просто распирало от гордости, он получил на сельди хорошие деньги и не скрывал этого, справил себе высокие сапоги с красными отворотами и страшно важничал. Однако Август смотрел на него, как на пустое место.

Неприятное чувство, вызванное тем, что Йоакиму пришлось потратить свои деньги на лавку вместо того, чтобы построить новый хлев, мало-помалу улеглось; Эдеварт подарил Поулине кольцо с жемчугом, чтобы показать, что он вернулся не с пустыми руками... и, Бог знает, не случится ли вскорости чего-нибудь такого, что позволит ему снова расправить плечи! Йоаким, как ни в чём не бывало, нанял лошадь и принялся перевозить товары из лодочного сарая; он вскрывал ящики, вспарывал тюки и закатывал бочки в подвал, при этом шутил со старшим братом и просил хозяина накинуть ему за усердие. Поулине раскладывала товары по полкам и ящикам и ходила вдоль прилавка как королева.

Много вы, однако, всего закупили, заметил Эдеварт.

Это всё Йоаким, оправдывалась Поулине.

А что прикажешь делать! — воскликнул Йоаким. Она же мне покою не давала!

Я не давала тебе покою?

А то нет, она улеглась здесь на полу и орала во весь голос!

Врунишка! — засмеялась Поулине.

Не упустила повода покричать, невозмутимо продолжал Йоаким.

Только шутки и хорошее настроение, никаких недовольных лиц; покончив с товаром, Йоаким вернулся на своё поле. Он помнил уроки, усвоенные в детстве, и, уходя, сказал: Кто идёт на поле своё, а кто на торговлю свою... но я бы с вами не поменялся!

Нет, Йоаким был далеко не обездоленный человек. Его сеновал был набит до самой крыши, он не воткнул бы туда больше ни охапки, и строить он в нынешнем году ничего не собирался, нет-нет. Но он объединил свои усилия с ещё менее обездоленным человеком по имени Ездра, у которого был и сеновал для сена, и место для новой, уже купленной Йоакимом коровы. Нет, всё устроилось самым наилучшим образом.

Ну, а Август? Сидел в уголке мрачный, убитый горем и помалкивал? Отнюдь нет. После двух лет отсутствия Поллен опять казался ему новым, он бродил по селению, распираемый жаждой деятельности, и появлялся там, где требовалась его помощь; сначала он какое-то время помогал Йоакиму, но, узнав, что Каролус ещё не заготовил сена, перешёл к нему, взял косу и два дня косил, как одержимый. Этот Август и раньше был странной личностью, таким он и остался, работящим и гораздым на выдумку, фантазёром, всегда готовым приврать, доброжелательным, способным оказать помощь даже себе во вред, но, случись ему попасть в трудное положение, его бессовестность не знала предела. На этот раз он приехал уже не высоких сапогах с широкими отворотами, одежда на нём была сильно потрепана и его матросский мешок почти пуст — что, интересно, это означало? Август объяснил, что свои сундуки он оставил на юге и взял с собой лишь самое необходимое.

Он отправился к Ездре и оглядел его хозяйство. Ведь это благодаря совету Августа и его указаниям, как нужно строиться и возделывать землю на осушенном болоте, Новый Двор Ездры превратился в богатую усадьбу и со временем обещал стать достопримечательностью всего Поллена. Не диво, что Август был принят там с почестями и уважением.

А вы тут неплохо обустроились! — с одобрением сказал он, глядя по сторонам. Я и сам не успел бы сделать больше за столь короткое время. И ты здесь, Осия, что тебе здесь понадобилось? — спросил он, словно удивившись.

Ездра подхватил шутку: Понадобилось мешать мне, а что же ещё!

Я слышал, вы поженились?

Поженились, и думаешь, мне стало спокойнее жить после этого?

Вмешалась Осия: Ты помолчи, а я расскажу Августу, как всё было: я вовсе не хотела идти за него, не хотела и всё, но тогда он пригрозил мне, что повесится. Ха-ха-ха! Видал ты такого чудака?

Да, странно, что вы решили пожениться, сказал Август.

Его пригласили в дом и выставили на стол угощение; гостиная ему понравилась. Надо было сразу сделать её побольше, сказал он Ездре. Как я понимаю, ваша семья вот-вот увеличится.

Нет, Ездра с невинным видом покачал головой, просто она тут у меня разленилась и разжирела.

Осия схватила его за волосы. Я тебе сейчас покажу, как я разленилась и разжирела! — грозно сказала она.

Они пошли на картофельное поле, и Ездра выдернул из земли несколько кустов: Видишь, какая уже крупная картошка! Потом они направились к болоту — этому благословению, посланному ему Богом. Жито было уже высокое, не меньше трёх футов, и колосья начали наливаться, земля под ногами кое-где ещё колыхалась, но теперь это было уже неопасно; всё шло своим чередом, скоро жатва.

Август дивился, покашливал и кивал, но помалкивал. Он прошёл в глубь болота, ему захотелось проверить, выдержит ли его почва. Выдержала. Вода весело стекала в широкий ров посередине, многочисленные поперечные канавки осушили болото, теперь тут была надёжная почва, на осушенном пространстве уже начали пробиваться кусты.

Август по достоинству оценил терпение и труд, вложенный в это дело, но человек, который объездил весь мир, повидал и не такое. Это напомнило мне одно место в Австралии, сказал он, только там болото было куда больше, и воды в нём тоже было побольше, а ров посередине не уступал настоящему каналу, и ещё там стояла мельница. Мы зерно домой не возили, сразу мололи его на мельнице, а домой везли уже муку. Вы можете спросить, зачем нужно было столько муки? А мы кормили ею тысячу свиней и потом продавали их возами.

Слушатели в изумлении качали головами.

Август утешил их тем, что земли у них много и в канавах полно воды. Я смотрю, вы тут такого наворочали, а то ли ещё будет, у меня просто нет слов!

Супруги чуть слезу не пустили, так они были растроганы, и Ездра сказал: Приятно слышать. Уж мы тут постарались!

Сколько у вас коров?

Две. И ещё телка.

А скоро будет три, сказала Осия.

Ездра: Беда в том, что хозяйке хочется иметь много коров, а хозяину нужна лошадь. Уж и не знаю, что следует предпочесть.

Осия повторила то, что говорила уже сотни раз: От лошади нет ни молока, ни масла.

Август задумался. Пусть он мало знал о путях рыбных косяков или небесных светил, зато он, как никто другой, умел находить выход из трудного положения. Ездре нужна лошадь.

А что, теперь на болоте никто не кричит? — спросил он.

Нет, ответил Ездра, после того воскресенья, когда покойник крикнул два раза, всё стихло.

Шутники переглянулись. Осия стояла рядом, не смея поднять глаза.

Они вернулись к дому. Август осмотрел хлев и сеновал, со знанием дела измерил пальцами ширину каждого стойла и одобрительно кивнул, измерил ширину ворот сеновала — пройдёт ли большой воз — и кивнул, попрыгал на половицах, проверяя, выдержат ли они лошадь, и опять кивнул.

Перед его уходом Ездра нерешительно спросил: Что скажешь, Август, если нам со временем завести лошадь?

Не знаю, тем сеном, что у вас есть, трёх коров и лошадь не прокормить.

Ездра и Осия с ним согласились.

Но, продолжал Август, без лошади вам не обойтись! С этими словами он ушёл.

Августа всё ещё переполняла жажда деятельности, и он заражал ею других, Поллен опять казался ему новым, и Новый Двор Ездры пришёлся ему по душе. Он пошёл к Эдеварту и сказал, что Ездре нужно купить лошадь.

Нужно так нужно.

Правильно. А это означает, что Август с Эдевартом должны взять по лопате и осушить аккурат такую часть болота, чтобы сена с неё хватило для лошади. Ясно?

Эдеварт колебался. Подошёл Йоаким, его заинтересовало предложение Августа, но Эдеварт никак не мог решиться, он отяжелел и немного заплыл жиром.

Ты же не калека какой, сказал ему Август. Сам говорил, что за одну ночь выкосил в Доппене весь луг. У Ездры есть деньги на семена, чтобы посеять траву, он и твою корову будет кормить, Йоаким, а навоз от неё пойдёт на удобрение; Ездра хорошо заработал на сельди, хватит, чтобы купить лошадь, разве не так? А вы будете брать её, когда вам понадобится перевезти в лавку товар. Ясно? Давай сюда лопаты!

И друзья взялись за болото, они работали, забыв обо всём, и больше полагались на сноровку, чем на сообразительность, сил они не щадили, зато им было чему подивиться, глядя, сколько они сделали за первый же день. Сам Ездра успевал только пройтись с мотыгой да кое-что подправить после этих одержимых, а Осия с утра до вечера варила и парила, чтобы накормить их. Ездра не помнил, чтоб у него на болоте когда-нибудь было так весело, особенно по утрам, когда Эдеварт со стоном растирал нывшую спину.

Близилась осень, друзья работали в селении, но пока, к сожалению, не заработали ни шиллинга. Разве это жизнь для таких, как они! Поулине стояла за прилавком, и всё шло хорошо до тех пор, пока рыбаки, промышлявшие сельдь, были при деньгах, рано или поздно эти деньги оказывались в лавке. Но друзьям-то что с того! Ничего. Владельцем лавки считался Эдеварт, но он держался в стороне и всё время повторял Поулине: Делай, как знаешь! Август тоже был не из тех, кто за любую работу берёт деньги. Мне деньги не нужны, гордо говорил он.

Но конечно, они нуждались, оба нуждались в деньгах. Много лет они жили вольными птицами, то оставались с пустыми руками, то им улыбалась удача, чтобы потом снова оставить их на бобах. Теперь их кошельки были пусты. У Эдеварта дела обстояли похуже, чем у Августа: уфутенец уехал из Поллена, так и не вернув ему старого долга, Кноффам в Фусенланнете Эдеварт задолжал больше, чем стоил сам со всеми потрохами, и, наконец, последняя капля: ему пришлось отдать деньги за корову старого Мартинуса, за которого он поручился. Более неподходящего момента и представить себе было нельзя. А как же, сейчас и отдам! — ответил он посланцу, не желая показать свою несостоятельность. Обожди минутку!

Он нашёл Августа и посоветовался с ним. Отправь его в лавку, решил Август, и напиши ему расписку. Как это, написать расписку под собственную лавку? Но ничего другого ему не оставалось, и он написал расписку, вроде векселя на самого себя: «Получить в лавке наличными и товаром на такую-то сумму. Эдеварт Андреассен»...

Случись сейчас ещё что-то, он бы этого уже не вынес. Ты всё принимаешь слишком близко к сердцу, сказал ему Август. Я был готов провалиться сквозь землю, ответил Эдеварт. Он всё думал и думал и ничего не мог придумать; приближалась зима, ему не улыбалось ещё раз идти на промысел на Лофотены, а без этого что делать? Снова взяться за торговлю вразнос? Можно, конечно, но для человека, имеющего собственную лавку, это было бы унизительно. От мыслей у него раскалывалась голова. Августу он сказал: Я мог бы снова торговать вразнос, снова ходить с мешком, но мне не с чем начать. У меня нет товара.

Я тоже об этом думал, ответил Август. Говоришь, нет товара? А ты возьми у себя в лавке залежавшуюся одежду, может, и ещё что найдёшь, хватило бы на двоих.

Эдеварт поежился при мысли, что ему придётся ещё что-то забрать из лавки.

Так ведь и денег у нас с тобой тоже нет, сказал он.

Каких денег?

Мелочи, шиллингов, нельзя же начинать торговлю совсем без денег. Если кто-нибудь даст тебе далер, то чем ты будешь давать сдачу? Нет, мелочь нужна обязательно.

Что-нибудь придумаем, ответил Август.

Да, Август тоже не имел ничего против торговли вразнос, он и сам уже подумывал о ней, это занятие снова казалось ему привлекательным, а кроме того, его манила скитальческая жизнь. На другой день он сказал Эдеварту: Этот дурачок Теодор хочет купить себе золотое кольцо.

Откуда ты знаешь?

Он сам мне сказал.

Эдеварт, удивлённо: Но ведь у тебя больше нет золотого кольца!

Почему же нет, есть, ответил Август. Ты сразу не сообразил, потому что тугодум, и всегда был тугодумом; словом, я раздобуду нам мелких денег, если ты поможешь мне нынче ночью.

Эдеварт, решив, что Август подбивает его на кражу, отрицательно покачал головой.

Не бойся, красть никто ничего не будет, успокоил его Август. А тебе и вовсе придётся только стоять и смотреть, не появится ли кто на дороге.

Не уверен, что пойду с тобой, с сомнением сказал Эдеварт.

По тебе, так лучше киснуть в Поллене!

Вечер был тихий и тёмный, когда друзья отправились в путь. Август нёс лопату и ломик, которым в лавке вскрывали ящики. Эдеварт молча плелся за ним.

Они вышли на дорогу, ведущую к церкви; Август шёл впереди, нетерпеливо и уверенно, селение они обошли стороной. Куда мы идём? — спросил Эдеварт. Помолчи, ответил Август.

Они шли около часа через Верхний Поллен и через пасторский лес вышли на поля, которые тоже принадлежали пастору. Август остановился у ворот церкви и тихо сказал: Стой здесь! Если кого увидишь, сразу беги ко мне на кладбище. Туда-то уж точно никто за тобой не пойдёт. И делай вид, будто ты паришь среди могил.

Это же святотатство, подумал Эдеварт, он хочет залезть в церковь, но тогда зачем ему лопата? Ты что, решил ограбить церковь? — спросил он.

Болван! — ответил Август. Что я там забыл?

Я спрашиваю, что ты задумал?

Август, коротко и твёрдо: Молчи! Я знаю, где могила Скору, разрою её и тут же зарою снова.

Ты собираешься разрыть могилу?

Вот именно. Скору похоронили с моим золотым кольцом, помнишь моё кольцо, я отдал за него три далера. Я знаю, на какой оно у него руке и на каком пальце, управлюсь за несколько минут.

Эдеварт вздрогнул. Ты не сделаешь этого, Август, прошептал он.

Заткнись и стой здесь! — огрызнулся Август и ушёл.

Стало совсем темно, Эдеварт почти ничего не видел, но, прислушавшись, понял, что Август копает землю, никаких других звуков слышно не было. Поначалу Эдеварту было страшно, он вздрагивал всякий раз, когда ему казалось, что по дороге кто-то идёт; хоть он и стоял далеко, а всё-таки тоже участвовал в осквернении могилы и нарушал покой усопшего. Прошло пятнадцать минут, полчаса, час, и он уже вздохнул спокойнее и даже присел возле калитки. На кладбище в темноте высилась какая-то куча — это была выкопанная Августом земля. Наконец послышался жалобный скрип, верно, это скрипели гвозди, когда Август их выдёргивал. Значит, он уже открыл гроб. Эдеварт в волнении вскочил.

Ту ночь они запомнили навсегда, хотя ничего страшного с ними тогда не случилось. Но обоим было ясно, что они совершили святотатство, и даже Август, который так храбрился, долго потом не мог спать спокойно. Он ведь не привык грабить могилы и потому сильно волновался. Август понимал, что действовать надо решительно и тихо, никаких громких разговоров, от которых могли бы звякнуть стёкла в церкви, даже чертыхнуться, оцарапавшись о гвоздь, и то было нельзя; следовало быстро делать своё дело и не обращать внимания на возражения друга.

Но мало открыть гроб, теперь ему предстояло отыскать впотьмах кольцо, и это оказалось самым трудным. Август, не глядя, нашёл бы и руку и палец, если бы Скору закопали вчера, но тут всё было иначе: в гробу лежала только одежда и кости, к тому же покойника основательно растрясли, когда перевозили фоб из Поллена на кладбище. Да где же у него руки? Август сосредоточенно шарил в гробу. Ничего.

Казалось, прошла вечность. Эдеварт не выдержал долгого ожидания, он покинул свой пост и направился на кладбище. Август приподнял крышку с одного конца, подпер её лопатой и шарил в гробу.

Эдеварт шепнул: Хватит, Август, пошли!

Август выпрямился, он был в отчаянии. Ступай к воротам, пока тебя черти не схватили!

Продай лучше моё кольцо!

Твоё, ха! А моё пусть достанется могильщику? Заткнись!

Эдеварту пришлось вернуться к воротам, а Август снова начал шарить в гробу. Он понял, что искать наугад бесполезно, нужно начать сначала и ощупывать всё дюйм за дюймом; это была мучительная работа, он перебирал всё подряд, главным образом, одежду, иногда ему попадались кости, пуговицы, порой что-то мерзкое прилипало к его пальцам. Несколько раз он принимал за кольцо пуговицы, они тоже были маленькие и круглые. Но Август не сдавался. Найдя наконец кольцо, он не удержался и громко шепнул Эдеварту: Нашёл! Эдеварт слышал, как Август возится, опуская крышку, снова жалобно заскрипели гвозди.

Август торопился, он не нашёл старые отверстия для гвоздей и не решился стучать, забивая гвозди снова, поэтому встал на крышку и несколько раз подпрыгнул; потом Эдеварт услыхал, как он снова засыпает могилу и утрамбовывает землю.

Оставалась самая важная часть работы: нужно было уничтожить следы. Теперь Эдеварт слышал, как Август убирает и приводит в порядок могилу, разравнивает её руками, последним он положил на место дёрн — с этим он провозился дольше всего, стараясь, чтобы стыки дёрна были незаметными.

Наконец Август вернулся к Эдеварту. Потрогай! — сказал он.

Эдеварт потрогал. Это было кольцо. Давай я понесу лопату и ломик! — предложил он.

Они молча возвращались через пасторский лес. Начался дождь...

Да, настоящий осенний дождь, который не прекращался целых три дня, Август счёл это большой удачей и волей Провидения: тот благословенный дождь не позволил людям пойти на кладбище, он уничтожил на дерне все стыки и смыл остатки выброшенной земли. Тот благословенный дождь очень помог им...

И они снова отправились в путь со своими мешками, а жители селения в то время копали картофель; началась осень, дни стали короче. Август решил податься на юг, Эдеварт подозревал, что друг хочет вернуться в Фусенланнет, где жила та важная дама, в которую он был влюблён; ладно, его воля, лишь бы он не вздумал стрелять в её мужа. Эдеварт сказал: Я думаю, ты быстро всё распродашь, тогда купи новые товары в ближайшем городе. Август ответил: За меня не тревожься!

Они расстались. И увиделись друг с другом только летом на ярмарке в Стокмаркнесе.

Эдеварт на своей лодке отправился прямо на север, в Кве-фьорд, и начал торговать. Он надеялся, что в тех местах у людей ещё остались деньги после летнего лова сельди.

Между лавкой в Поллене и Габриэльсеном шла жестокая борьба, одному из них предстояло в конце концов свернуть торговлю. Габриэльсен рассчитывал выстоять благодаря поручительству, которое дали родственники его жены; Поулине было трудно соперничать с ним, но она действовала внимательно и осторожно, учитывала, что людям больше нужно в то или другое время года, и уже в зависимости от этого закупала товар. Это было разумно с её стороны, она не запасала керосин на лето, когда на небе сияет полуночное солнце, и табак — на зиму, когда мужчины уходят на Лофотены, она была очень осмотрительна.

Йоаким видел, что торговля идёт хорошо, а после того как он и сам приложил к ней руку, в нём проснулось тщеславие — они ни в коем случае не должны уступить Габриэльсену! Йоаким внимательно следил за тем, чтобы закупки товара не превышали имевшуюся у них наличность, вместе с сестрой они прикидывали, как выгоднее поступить; Поулине составляла списки, а Йоаким обеспечивал гарантию, купцам в Тронхейме оставалось соглашаться или не соглашаться с ценами и условиями закупщиков.

О, сестра Поулине была очень расторопна. Нельзя сказать, что она была так уж добра к покупателям, люди не очень-то могли рассчитывать на её сострадание, когда приходили к ней со своей нуждой, нет, она была далеко не такая добросердечная, как Эдеварт, когда он стоял за прилавком. Тот просто давал всё, что у него просили, Поулине же блюла свои интересы и никогда ничего не упускала; если ей слишком долго не возвращали денег, она без колебания напоминала должнику о его долге. Некоторых покупателей обижало такое обхождение, и они клялись, что ноги их больше не будет в её лавке. И в самом деле выдерживали какое-то время, но потом приходили опять, а что им ещё оставалось? Конечно, можно было пойти к Габриэльсену, но он был ещё хуже и поносил всех жителей Поллена за то, что они пользуются лавкой в своём селении. И ведь это только для того, говорил Габриэльсен, чтобы разорить его, он не желает иметь дело с такими людьми, к тому же у них никогда нет денег, пусть, ради Бога, держатся подальше от его лавки, они ещё увидят, как он в конце концов раздавит их лавчонку в Поллене...

Габриэльсена злило, что брат и сестра в Поллене никак не разорятся, но был ли смысл в том, что он бранил своих покупателей и таким образом указывал им на дверь? В результате торговля Габриэльсена начала хиреть. Это так тяжело подействовало на него, что он впал в уныние, перестал носить белый воротничок и брился теперь только по воскресеньям. Что же это за лавочник? Вы посмотрите на Поулине, как она выглядит! Хорошенькая девушка постепенно превращалась в настоящую даму. На платье у неё даже в будни красовался белоснежный воротничок, на пальце — кольцо с жемчугом, а в церковь она, кроме того, надевала золотой медальон, подаренный ей некогда старшим братом и стоивший больших денег. Да-да. Разве Поулине могла бы так наряжаться, если б у неё не было на это средств? Чёрт его знает, как получилось, что дети телеграфного смотрителя обрели такое богатство, люди знали и то, что по воскресеньям у них на обед всегда было мясо.

Словом, лавка в Поллене выстояла, хотя о Поулине нельзя было сказать, что она плакала от сочувствия, если какая-нибудь бедная женщина приходила в лавку и умоляла отпустить ей марку кофе, нет, Поулине не плакала, но она была справедливая и порядочная женщина, и никто не стал бы спорить против этого. Разве она не угощала изюмом соседских детишек, когда те забегали к ней в лавку, и, как бы то ни было, разве она отвернулась от родных Мартинуса, хотя ей и пришлось заплатить за их корову по расписке Эдеварта?

Ну а в Габриэльсена будто сам чёрт вселился, он жаждал одного — разом решить дело. Он поставил всё на одну карту и накупил множество товара, целую гору, чего там только не было — от изящных и легких вещиц до грубых и тяжёлых, вроде точильных камней и круглых кафельных печей американского образца. Закупить-то он закупил, хотя должен был бы сообразить, что продать всё это он не сможет, что поступок его продиктован отчаянием и желанием показать своё могущество. Ладно. От покупателей в его лавке не было отбоя, он вытянул из округи всё до последнего шиллинга, и лавка в Поллене несколько недель пустовала. И что же, Поулине и Йоаким закрыли её, устав от борьбы? Нисколько. Однако Габриэльсен процветал, у него были товары, которые раскупали местные богачи и богачи из соседних селений, нарасхват шли шёлк и бархат на платья, дамские шляпки и цепочки для часов, фабричная обувь и скатерти с бахромой, а также собрания проповедей с золотым тиснением на переплёте — зачем выписывать такие товары с юга, если их можно купить и у Габриэльсена? Мало того, Габриэльсен опять закупил невиданные деликатесы и сладости — сыры, мёд, фрукты, — мимо которых не мог пройти ни один состоятельный человек. Нет, этот Габриэльсен был настоящий торговец!

Началась зима. Поулине было не по себе. Она по-прежнему пришивала к платью белый воротничок и носила кольцо с жемчугом, но смотреть на них было некому, теперь вся её работа ограничивалась заботой о доме, покупатели в лавку не приходили. Йоаким сначала занимался уборкой картофеля и жита, потом он молотил зерно, а когда пришло время, ушёл на Лофотены с артелью Каролуса. Поулине осталась одна, и сердиться ей теперь было не на кого. Она ничего не продавала и потому не могла закупить новый товар, её торговля остановилась сама собой.

Вот тут-то Эдеварт и прислал ей в письме деньги, которые заработал торговлей вразнос, немного, всего две бумажки по десять далеров, но Поулине воспряла духом. Ох уж этот старший брат! Прежде всего он хочет погасить свой долг, вернуть лавке то, что было выплачено по его расписке, а оставшимися деньгами Поулине может распорядиться по своему усмотрению. Да, старший брат умел заработать, если хотел, такой уж он человек! Не было никаких сомнений, что ему и самому пригодились бы эти деньги, и Поулине понимала, что Йоаким рассердился бы на Эдеварта и отказался бы принять их, но тем не менее закупила на них товар. Вскоре прошёл слух, что лавка в Поллене снова торгует, выбор там, конечно, не такой, как у Габриэльсена, но всё необходимое есть: несколько кулей муки, крупа, кофе, американский окорок. Поулине написала Эдеварту, поблагодарила его за деньги и заверила, что они не пропадут. Времена тяжёлые, писала она, и в селении всякое болтают о том, что некий лавочник в последнее время с трудом сводит концы с концами. Он побывал недавно в Поллене, разговаривал со мной, но об этом я умолчу. Приезжай домой и сам занимайся своей лавкой, а то тебя нету, и Йоакима тоже нету, мне не с кем посоветоваться, и я должна действовать на свой страх и риск...

И вдруг, в середине февраля, когда валил снег и стояли морозы, люди, вернувшиеся из церкви в Нижнем Поллене, рассказали, что лавка Габриэльсена снова закрылась, уже во второй раз. Да-да, Габриэльсен потратил все деньги, какие ему одолжили родственники жены, на этом их помощь закончилась, а тут истёк срок последних, самых крупных векселей. Это был конец.

Следует сказать, что Габриэльсен сделал всё, чтобы спасти свою лавку; он побывал у пастора, доктора и ленсмана, пытаясь в трудную минуту обеспечить себе их поручительство, он не обошёл стороной даже звонаря Юнсена, которому хоть и польстила такая просьба лавочника, но, как и остальные, звонарь был вынужден отказать ему. В конце концов Габриэльсен пришёл к Поулине и хотел продать ей свой товар за наличные по бросовой цене. Какой, интересно, товар, подумала Поулине, точильные камни и круглые кафельные печи? Но она внимательно выслушала Габриэльсена и вообще говорила с ним очень мягко. Габриэльсен перечислил разные дорогие вещи, которые был готов уступить ей за ту цену, которую она сама назначит. У меня нет таких денег, ответила Поулине. Он предложил товары первой необходимости, продукты. Всё это я только что закупила сама, сказала Поулине.

Нет, сделки у них не получилось.

Ещё стояли морозы, и людям приходилось несладко, однако дни уже стали длиннее и светлее, и вдруг в марте Йоаким вернулся домой с Лофотенов и привёз с собой... да-да, привёз с собой деньги для всех жителей Поллена! От кого? От уфутенца, деньги тем, кто летом сушил на скалах его рыбу; Йоакиму поручили расплатиться со всеми и никого не забыть. Никто и не ждал такого счастья! Пришли деньги и взрослым и детям, эта благодать не миновала почти ни одного дома в Поллене, не такие уж и большие то были деньги, но по сравнению с пережитым у людей настали светлые времена, золотые денёчки; люди расплатились с лавкой, и у Поулине снова появились наличные, уфутенец вернул также и старый долг Эдеварту.

Неужели уфутенец вдруг оказался таким честным? Вообще-то он и всегда был честным и надёжным человеком, но дела у него покачнулись, его сын Нильс, торговавший вразнос, пустил на ветер слишком много отцовских средств; Бог знает, может, и вправду у него почти ничего не осталось. Так или иначе, старый шкипер понял, что не сможет приехать в Поллен со своей рыбой, не отдав долг людям за прошлый год, необходимость заставила его быть честным. Но уж так вовремя пришлись полленцам его деньги, что они благословляли шкипера за то, что он оттянул выплату до того дня, когда деньги им были особенно нужны.

Эдеварт вернулся домой в конце весны, Поллен был уже зелёный и красивый. Он до краев нагрузил свою лодку товаром и не скрывал, что и наличные у него тоже имеются. Просто диво, как этот человек умел торговать, он побывал даже в Финнмарке и продавал свой товар приморским жителям — финнам, лопарям и земледельцам, ему удалось сбыть шерстяные фуфайки и непромокаемые робы людям, которые никогда ничего не покупали и не собирались покупать.

Поулине обрадовалась товарам, которые пришли с лодкой. Это не для тебя, сказал Эдеварт, я поеду с ними на ярмарку.

Идея принадлежала Августу, предприниматель всегда брал в нём верх, он написал Эдеварту из Фусенланнета, что закупил много товара у Кноффов и уже снял в Стокмаркнесе лавку. Написав, в виде исключения, другу письмо, Август сообщил ему о своих планах и в телеграмме и посоветовал приехать не с пустыми руками, пусть в их лавке на ярмарке будет самый богатый выбор. Сам же он со своими ящиками и тюками прибудет туда на пароходе.

Судя по всему, Август готовился вести торговлю с размахом.

Однажды Эдеварт сказал брату: Нам бы с тобой надо рассчитаться, но, может, после ярмарки у меня с деньгами будет получше.

Йоаким сразу насторожился: Рассчитаться? За что?

За те товары, что ты закупал для лавки в прошлом году.

Я только привёз их, сказал Йоаким.

Не морочь мне голову! Они что, упали на тебя с неба?

Говорю тебе, я их только привёз. А на деньги, полученные за сельдь, я недавно купил лес для постройки хлева.

Нет, лес для хлева ты купил на деньги, заработанные на Лофотенах.

Поулине! Ты только послушай его! — крикнул Йоаким в дверь.

Ты чудак, сказал Эдеварт.

Йоаким рассердился, и всё могло бы кончиться крупной ссорой, если б случайно их разговор не услыхал один человек — в гостиной сидел их старый отец и пытался понять, из-за чего спорят его мальчики, ему казалось, что они оба правы. Из-за чего вы ссоритесь? — спросил он.

Эдеварт: Йоаким говорит глупости.

Вот уж не сказал бы, что наш Йоаким глуп, возразил отец, у вас обоих, слава Богу, хорошие головы.

Пришла Поулине. Она поглядела по очереди на братьев и спросила: В чём дело?

Это всё Йоаким...

Разве неправда, что ты дала мне денег на лес для хлева? — спросил Йоаким.

Правда.

Значит, ты с ним заодно, вы заранее сговорились! — рассердился Эдеварт.

Поулине: Да что это с вами всякий раз творится, когда вы беретесь за расчёт! Если ни один из вас не хочет взять денег у другого, так отдайте их мне. Они не пропадут, я их пущу в оборот.

Йоаким, угрюмо: Этот дурень считает, что должен мне за товар!

Эдеварт: Конечно, должен.

Поулине: Благослови тебя Бог, милый Эдеварт, разве ты не прислал нам деньги, когда был на севере?

Это пустяки.

Нет, ты прислал гораздо больше, чем был должен.

Эдеварт в отчаянии ерошит себе волосы. Не понимаю, как вы считаете. Мне казалось, что я могу без ошибки сложить два плюс два.

А оказалось, не можешь, сказал Йоаким, и всё потому, что ты складываешь то, что хочешь, а не то, что нужно.

Ты только послушай его, Поулине!

Разве это не ты построил лавку? — спросил Йоаким.

Эдеварт от изумления раскрыл рот. Отец сказал из своего угла: Верно, лавку построил он.

Й не ты ли привёз мне невод для сельди? — спросил Йоаким.

Эдеварт презрительно фыркнул: Невод? Ха, да я ни гроша за него не отдал. Ни шиллинга. Он с самого начала никуда не годился и к тому же весь сгнил. Кнофф хотел выбросить его в море. Ясно тебе?

Я запирал им залив, и он выдержал.

Запирал! Год за годом ты пытался ловить сельдь всюду, куда она заходит, проедал свои запасы, взятые на промысел, и оставался ни с чем. Да. А потом ты запер залив и счёл, что этот невод послан тебе Богом, но ты ошибся.

Йоаким, вспылив: И ты ещё смеешь говорить, что я год за годом болтался впустую? Креста на тебе нет! А сам ты не мотался из одного конца страны в другой как неприкаянный и не мог задержаться ни в одном месте?

Эдеварт ничего не добился и переменил тему разговора: Можешь говорить что угодно о том, что я мотался по стране и занимался чем придётся, но это всё же лучше, чем копаться в земле здесь в Поллене, как вы с Ездрой.

С Ездрой?.. Да ты и впрямь спятил! — воскликнул Йоаким. Да знаешь ли ты, что скоро усадьба Ездры станет самой большой в Поллене? Не знаешь, а вот я знаю!

Станет, но прежде она выпьет из него все соки, и он не то что ходить, ползать уже не сможет по своей земле.

Так что ж, ему вовсе не работать?

Он и Осию замучил, она стала рабыней своих коров и своей земли, продолжал Эдеварт. На неё жалко смотреть!

Дурак! — рявкнул Йоаким. Неужели ты не видишь, что они счастливы и довольны своей жизнью?

Эдеварт, кое-что припомнив: Это потому, что они никогда не видели ничего лучшего.

А что, по-твоему, лучше? Они работают на себя, им это нравится, они и не хотят ничего другого.

И, как ни бьются, еле-еле сводят концы с концами. Не больше.

Нет, больше, они начали на пустом месте, а теперь у них свой дом, земля, три коровы, а скоро будет ещё и лошадь.

Болтай, болтай, буркнул Эдеварт.

Важно, что они живут в мире с собой, чего про тебя не скажешь. Они ложатся вечером спать и спокойно засыпают.

А чего ж им не спать, сказал Эдеварт.

Ты-то вот не спишь, ты скитаешься по стране и считаешь, что всё делаешь лучше других. Я слышал, как ты по ночам извиваешься, будто червяк, пока не заснешь, а стоит тебе заснуть, начинаешь кричать о своём водопаде, об Августе, о Флориде и о своей усадьбе. Вот он, твой сон. Не хотел бы я быть на твоём месте.

Долгое молчание. Старый отец: Эдеварту приходится думать о многом. Не перечь ему, Йоаким, он столько всего повидал!

Как бы то ни было, говорит наконец Эдеварт, а я должен заплатить за те товары.

Ты мне больше не указ!

Эдеварт: И ещё я бы хотел, чтобы ты взял лавку на себя и распоряжался в ней по своему разумению. Так будет справедливо.

Я? Лавку? — удивился Йоаким. Нет уж, не взыщи, какой из меня лавочник, всю торговлю ведёт Поулине. У меня и без того хлопот хватает, сейчас я первым делом должен построить хлев.

Отцу по-прежнему казалось, что оба его сына по-своему правы, и он снова вмешался в их разговор: Кто бы мог подумать, что земля у Йоакима будет так хорошо родить, а теперь он хочет ещё и хлев построить. Посмотрела бы на всё это ваша мать!

Эдеварт так ничего и не добился. Он достал бумажник, положил на стол двадцать пять далеров и сказал: Вот, это для лавки, а после ярмарки будет ещё!

Нет! — испуганно воскликнула Поулине. Не надо!

Он сумасшедший! — сказал Йоаким.

Эдеварт сдержался и только кивнул. И вдруг сообразил, чем их можно пронять: Я понимаю это так, что вы оба хотите потихоньку вытеснить меня из дела и завладеть лавкой.

Теперь уже Йоаким разинул рот от удивления. Поулине, всплеснув руками, потеряла дар речи. Йоаким тоже ничего не сказал, он шагнул к двери, поднял щеколду и несколько раз толкнул дверь, ему хотелось уйти, поскорей уйти отсюда, он навалился на дверь, забыв, что она открывается внутрь. А ведь он тысячу раз отворял эту дверь!

Когда Йоаким ушёл, Поулине сказала: Я не верю, что ты так думаешь!

Эдеварт понял, что зашёл слишком далеко, и тихо ответил: Конечно, не думаю, ты права. Скоро я и сам не буду понимать, что говорю.

Оставьте Эдеварта в покое! — воскликнул отец. Он столько всего повидал.

Это была последняя капля, отцовские слова тронули сердце Эдеварта, и он уступил, его упрямства как не бывало; он отвернулся, чтобы родные этого не заметили.

Выходя из комнаты, Поулине сказала: Забери свои деньги, Эдеварт. Тебе они пригодятся на ярмарке.

Конечно, всё обошлось, ведь каждый желал другому только добра. Йоаким поступил мудро — Господь надоумил его уйти из дома прежде, чем он запустил брату в голову стулом или чем-нибудь ещё, что подвернулось бы под руку...

Эдеварту нужно было найти человека, который поехал бы с ним на ярмарку. Зимой ему пришлось много ходить под парусом в штормовую погоду на севере Норвегии, но тогда лодка не была так нагружена, и Вест-фьорд, который ему теперь предстояло пересечь, как-никак оставался Вест-фьордом, его норов Эдеварт уже испытал на собственной шкуре. Он поговорил с Каролусом, но тот не собирается ехать на ярмарку. Нельзя сказать, чтобы староста Каролус был слишком занят делами местной управы, просто пастор намекнул ему, что, быть может, его жену, Ане Марию, вскоре освободят из тюрьмы. Должен сообщить тебе радостную весть, Каролус, сказал ему пастор в прошлое воскресенье, окончательно ещё ничего не известно, но решается вопрос о её возвращении домой! От такой новости у Каролуса перехватило дыхание, он впал в задумчивость и, вернувшись домой из церкви, даже не прикоснулся к еде. С тех пор он почти не ел, а всё о чём-то думал; когда же Эдеварт предложил ему поехать с ним на ярмарку, Каролус покачал головой и решительно отказался. Он не расположен к развлечениям, сказал он, развлечения — это для холостых. Возьми с собой Ездру или Теодора! Эдеварт возразил, что они тоже женатые люди, но Каролус сказал, да, разумеется, женатые, но они не несут крест! Эдеварт ничего не понял.

И само собой, Ездра тоже не поехал с ним, Эдеварт даже не заикнулся об этом; работая на поле, Ездра одновременно занимался своим болотом, ему предстояло осушить и вспахать новый участок до покупки лошади. Эта адская трясина всё ещё требовала от Ездры адского труда.

Меньше всего Эдеварту хотелось брать с собой Теодора, но избежать этого оказалось невозможно, Теодор сам напросился в спутники к Эдеварту — ему необходимо попасть на ярмарку и кое-что там купить. Бесцветный, неопрятный, Теодор без дела слонялся по селению, если у него отрывалась пуговица, он втыкал на её место деревянную палочку, зато обувь у него была отменная — высокие сапоги с красными отворотами, и он до сих пор хвастался прошлогодней удачей с сельдью, когда он вместе с другими рыбаками спас Поллен. Теодор, как всегда, хорохорился, и, хотя в карманах у него было пусто, на пальце блестело золотое кольцо. Жалкий человек, он ни к чему не был пригоден.

Эти супруги, Теодор и Рагна, оба родились в Поллене в нищих семьях, оба были ленивы, нечисты на руку и бедны как церковные крысы, однако головы у них работали неплохо. Неспособные, несообразительные? Отнюдь нет, на свой лад они были расторопны и умны, Рагна вообще в школе была первой ученицей. Оба умели ловко и незаметно стащить то, что плохо лежало, на это сообразительности у них хватало. В их дом противно было войти, и через год Рагна рожала по ребёнку, однако беднее от этого они вроде не становились, они даже веселились и шутили, а что касается Рагны, то таких красивых губ, особенно когда она смеялась, не было ни у кого. Теодор и Рагна жили в стеснённых условиях, это верно, но лучших они и не знали, и потому их жизнь не была омрачена бессильной тоской. Им жилось вовсе не плохо.

Когда было решено, что Теодор поедет с Эдевартом на ярмарку, Рагна тоже захотела поехать с ними. А в чём ты поедешь? — спросил Теодор. В том, в чём ты ходишь здесь, ехать нельзя. Рагна согласилась с ним и от поездки отказалась. Ах, они оба были одинаково лёгкомысленны, одинаково падки до удовольствий, но лодка не могла взять ещё и Рагну, а кроме того, кто же останется с детьми? Я привезу тебе ткани на платье, пообещал Эдеварт. Вот и хорошо! — обрадовалась она. Тогда я снова смогу ходить в церковь вместе со всеми!

Несчастная женщина, бедность сделала её покладистой. Родись Рагна богатой, она и по будням носила бы нарядные платья. И если сейчас все презирали её за бедность, то, будь она богатой, пастор был бы польщен, увидев её на церковной скамье во время его проповеди.

Эдеварт не забыл, как когда-то в детстве помог ей отыскать в снегу блестящую пуговку. На пуговке была изображена корона, красивая блестящая пуговка — единственное её сокровище. Рагна и теперь ещё трогала сердце Эдеварта, и он ничего не мог с собой поделать, ему было жалко её. У неё были такие красивые руки, ведь она была ленива и не больно-то утруждала их работой. Да и что она могла бы сделать, чтобы изменить свою жизнь? Бедность душила Рагну, и она становилась ещё ленивее, видя, как эта бедность одолевает её. Теодор, бывало, говорил ей: Почему нынче ночью, когда ты лазила за картошкой в погреб Каролуса, ты взяла так мало? Взяла бы побольше, тогда бы нам хватило ещё на неделю! И Рагна отвечала мужу: Да-да, всем нам не мешало бы делать лучше то, что мы делаем!