"Скитальцы" - читать интересную книгу автора (Гамсун Кнут)

III

Так уж сложилось, что жизнь в этом бедном селении протекала словно в полусне. Никаких успехов, никаких устремлений, люди жили одним днём. Небольшие клочки земли были заняты покосами, картофелем и ячменем, летом скотину выгоняли на пастбища, зимой держали в хлеву, всё было вечным и незыблемым. Дети учились тому, что знали их отцы, ни больше ни меньше; так шли дни, так шла жизнь. Зимой мужчины уходили на Лофотены на промысел, осенью убирали урожай, это было их дело, остальное время в счёт не шло, а чем ещё они могли бы заняться? Лоботрясы и лодыри по натуре, праздные, сонные и голодные, они слонялись из дома в дом и точили лясы. В церковь ходили только затем, чтобы узнавать новости.

В соседних селениях по весне у людей всегда был небольшой, но верный заработок — там на прибрежных скалах сушили рыбу, которую рыбаки привозили с лофотенского лова. На скалах работали и взрослые и дети, и каждый хоть немного, да зарабатывал, что давало лишний шиллинг на муку или кофе. Здесь же в селении никто не озаботился очистить скалы от вереска и мха и сделать их пригодными для сушки рыбы. Стыд и срам, недоступные пониманию, и Август однажды высказал своё мнение по этому поводу: а не взяться ли им всем миром и не очистить ли скалы от их скудной растительности? Мужчины могли бы управиться с этим за несколько дней, он и сам примет участие в этой работе.

Ему никто не ответил. Люди отвернулись и, ворча, занялись своими делами, вот ещё, не хватало, чтобы Август учил их, как жить! Однако Каролус, муж Ане Марии и хозяин карбаса, счёл это неглупой затеей: разве в соседних селениях не поступили именно так, разве несколько лет тому назад тамошние мужчины не взялись и не расчистили свои скалы? Теперь у них скалы пригодны для сушки рыбы на веки веков. Может, оно и так, но в нынешнем году уже поздно чистить скалы, ответили ему. Другое, не менее важное, возражение заключалось в том, что среди них нет человека, знающего толк в сушке рыбы и способного руководить этой работой, а коли так, зачем же им чистить скалы? Август заявил, что умеет сушить рыбу.

Ты? — удивились люди. Я бывал на Ньюфаундленде, ответил он. А где, интересно, ты не бывал? — спросили они.

Август ничего не добился.

Но вот однажды после полудня в солнечное июльское воскресенье — мужчины ждали Иванова дня, чтобы начать сенокос, — случилось нечто из ряда вон выходящее: с сеновала Каролуса послышались звуки музыки. Что?.. Музыка?.. Неужели те два шарманщика из дальних стран снова явились сюда? К сеновалу со всех сторон помчались дети и нашли там Августа и Эдеварта, Август играл на красивой гармони с шёлковыми ремнями, отделанной золотом. Громкая музыка лилась с двух рядов клавишей и двух рядов басов. Пальцы Августа были неутомимы. За детьми сбежались и взрослые, они только что вернулись домой из церкви и намеревались поспать, да вот поди ж ты... Пришёл Каролус, на сеновале яблоку негде было упасть, люди застыли от удивления. Ну и Август, чего он только не умеет! Особенно всех взволновала трогательная песня о девушке из Барселоны.

Август перестал играть и утер глаза. Он соображает больше нашего! — сказал Каролус. Где ты выучился играть на гармони? — спросили люди у Августа. Он не ответил. Немного погодя он спрятал гармонь в футляр и, сколько они ни просили, больше играть не стал.

Многим из мужчин уже приходилось слышать игру на гармони, и на Лофотенах, и в селениях Финнмарка, но от Августа никто не ждал ничего подобного. Он давно жил среди них и ни словом не обмолвился об этом, значит, он не тот человек, за какого они его принимали. Бог знает, может, и всё остальное, что он рассказывал о своей жизни, тоже правда, всё, от начала и до конца, всё, что они до сих пор считали неправдоподобными выдумками и чистой ложью? Теперь на Августа стали смотреть уже другими глазами, он сразу сделался для них эдакой загадочной личностью. А ведь они ещё не видели его связку индийских ключей! Зато они пялились на двойные ряды клавишей на гармони и не могли взять в толк, как это его пальцев хватает на все ряды. Где только он постиг эту премудрость? Не дай Бог, каким-нибудь таинственным способом, может, его учителем был даже сам князь тьмы?

Эдеварт гордился товарищем, но держался в тени. Он подошёл к Каролусу. Ну, теперь все вы видели и слышали, как он играет, сказал он. Но я знаю о нём ещё и не такое. Он нам дело советует, мы должны очистить скалы.

Ты прав, согласился Каролус.

Значит, пойдёшь с нами?

Да.

Хорошо. Тогда завтра же и начнём...

На расчистку скал явились почти все мужчины, даже несговорчивый Теодор пришёл. Уж коли сам Каролус, хозяин карбаса, идёт чистить скалы, то и другим не захотелось отставать от него, и, когда через неделю работа была закончена, они почувствовали удовлетворение. Наконец-то и у них появились площадки для сушки рыбы, которую теперь наверняка привезут в Поллен.

Август сказал Эдеварту: Вот мы с тобой и обеспечены работой на то лето, а значит, и хорошим заработком, не сомневайся!

Зимой Эдеварт ушёл на Лофотены с артелью Каролуса, Август же отправился с ними в качестве пассажира. Ему предстояло руководить вялением рыбы на расчищенных площадках, он сам назначил себя на эту должность. Со своими золотыми зубами и золотым кольцом Август не был похож на обычного рыбака, к тому Же он взял у Эдеварта взаймы свою чёрную куртку, и вид у него был весьма представительный; да, ничего не скажешь, Август оказался дельным посредником между Полленом и шкиперами. Ему сопутствовала удача. Поплавав неделю среди рыбацких шхун, ботов и карбасов и поговорив со шкиперами, он отыскал надёжного шкипера-крестьянина из Хардангера, которому принадлежало и судно и весь улов. Шкипер был видный мужчина с чёрной окладистой бородой и волосяной цепочкой с золотым замком; позже выяснилось также, что шкипер человек в высшей степени общительный и недурной собутыльник. Август вступил с ним в переговоры, и шкипер досконально расспросил его обо всём, Август подробно рассказал о себе и о площадках для сушки рыбы; кончилось всё тем, что они заключили соглашение и подписали его. У шкипера была с собой гора сдобных крендельков, бочка самогона и большой запас орехов, всё это угощение предназначалось для тех, кто будет сушить на скалах его рыбу. Шкипера звали Скору, а его судно называлось «Чайка».

Всю зиму Август провёл на борту у хардангерца и помогал ему в закупке рыбы, не отказывался он и от случайной работы, подменяя, если требовалось, какого-нибудь раздельщика рыбы, он был мастер на все руки. Жалованье он получал скромное, но был обеспечен и столом и крышей над головой и выглядел отнюдь не бедняком, который только и ждёт, чтобы ему заплатили за работу; Август скорее напоминал человека, просто заглянувшего на огонек. В светлые летние вечера он играл в карты со шкипером Скору на орехи, то выигрывал, то проигрывал, мог и пропустить стаканчик за компанию, но пить много неизменно отказывался. Надёжный сушильщик рыбы, к нему трудно было придраться. Рассказывая о своих приключениях в дальних странах, Август выбирал истории попроще, но шкипер, не видавший ничего, кроме Хардангера11, Бергена12 и Лофотенов, слушал его с большим интересом.

С началом лета лов на Лофотенах закончился, и «Чайка» приняла последний груз. Эдеварт поднялся на борт, чтобы провести «Чайку» через Вест-фьорд, от платы за это он решительно отказался, но кормили его на славу. Ясной весенней ночью, когда на небе сияло солнце и дул лёгкий попутный ветер, «Чайка» вошла в Поллен и ошвартовалась. На берегу на камнях стояли люди и наблюдали за этим великолепным зрелищем.

Мытьё рыбы началось с того, что каждому поднесли по чарке и по крендельку. Август ходил по кругу с бутылью, а Эдеварт с крендельками. За мытьё платили больше всего, это была тяжёлая и грязная работа, мерой служила большая сотня — сто двадцать рыбин. Несколько человек выбрасывали рыбу из трюма, потом её грузили в лодки и отвозили на берег, там по колено в воде стояли мужчины и женщины и мыли рыбу, с неё надо было смыть запекшуюся кровь и удалить чёрную брюшину, чтобы тушка изнутри стала белой. Чистую рыбу мужчины на носилках уносили и укладывали на скальных площадках. Август и Эдеварт наблюдали за работой с палубы «Чайки», отсюда им всё было хорошо видно, иногда они отдавали приказы работавшим в трюме и командовали лодками. Каролус неплохо заработал — его карбас забирал сразу несколько больших сотен. Шкипер Скору часто спускался на берег, осматривал скалы и шутил с женщинами, мывшими рыбу. Они благосклонно принимали его шутки.

Через несколько дней вся рыба была вымыта, а «Чайка» отдраена до блеска. Теперь рыба лежала на площадках небольшими штабелями и ждала, когда сойдут остатки снега. После этого приступили к сушке.

Каждое утро начиналось с того, что мужчинам подносили по чарке, а дети и женщины получали по крендельку или по горсти орехов, спиртного им не давали. Самогон был слабый, угощение служило лишь знаком добрых отношений, такого порядка придерживались всюду, где сушили рыбу. Эдеварт подружился с детишками, сунув украдкой каждому по лишнему крендельку или по горсти орехов, после этого они работали не покладая рук и ни на что не жаловались. Когда рыба была разложена, наступал обед и час отдыха, потом рыбу переворачивали с брюшка на спинку, а вечером снова складывали штабелями. На скалах, где сушили рыбу, всегда толпилось много народу.

Всё шло своим чередом, работа прерывалась лишь по воскресеньям и в дождливую погоду, тогда рыбу не трогали, она так и оставалась лежать в штабелях. Шкипер Скору ещё с Лофотенов отправил домой приехавших с ним из Бергена мойщика рыбы и ещё одного человека, здесь они были бы лишние, работы летом для них тут не нашлось; сам Скору нередко навещал других шкиперов в ближайших селениях, где тоже сушили рыбу, и Август с Эдевартом оставались на борту одни. Однако они не бездельничали и времени зря не теряли: пока Август готовил еду и наблюдал, как идёт сушка, Эдеварт покрасил судно, отскреб и просмолил мачту и бушприт; когда требовалось закрывать рыбу от дождя, они сходили на берег и работали наравне со всеми. Заехав ненадолго в Поллен, Скору не нашёл ни одного праздного человека; ему всё больше и больше нравились эти двое нурланнцев, не последнюю роль сыграло в этом и золотое кольцо, которое Август подарил шкиперу. В глазах шкипера это был слишком дорогой подарок, но добродушный и щедрый Август не видел в том ничего особенного. Во всех селениях шкипер Скору расхваливал своего сушильщика, что весьма способствовало известности Августа.

Однажды вечером шкипер вернулся из очередной поездки особенно весёлый и довольный жизнью. Ему захотелось устроить для своих друзей пирушку с закуской на борту и танцами на берегу. Августа он попросил отыскать музыканта, и тот с улыбкой согласился. Кроме того, ему поручалось найти самый большой сеновал и пригласить девушек для танцев. Август опять кивнул. Но где взять мяса, свежего мяса — ведь морские птицы находятся под охраной, а охота на боровую дичь запрещена. Август показал на овец, что паслись на косогоре среди кустов, и сказал: Выбирай любую!

В северных усадьбах не было постоянных пастухов, и скот часто пасся рядом со скалами, на которых сушили рыбу. Овцы отъелись на свежем корме, и шкипер Скору спросил Ане Марию, не продаст ли она ему кладеного барана для его пирушки. Хорошо, она поговорит об этом с Каролусом. На другой день она сказала, что Каролус согласен, и шкипер попросил её пойти с ним на пастбище и выбрать барана. Ане Мария отсутствовала всего ничего, вернулась она одна, запыхавшаяся, растрёпанная, и снова принялась за работу. Женщины и девушки многозначительно переглянулись, их это как будто позабавило. Ты что, не нашла овец? — спросили они у Ане Марии. Куда ты дела шкипера? Уж не приставал ли он к тебе? Ане Мария не отвечала. Вскоре с пастбища вернулся и шкипер Скору, он сразу поднялся на борт и там приложил к глазу холодную примочку.

Пришлось Августу снова выступить в роли посредника и самому купить барана. Для него это было плевое дело; Каролус и Ане Мария сделали вид, будто ничего не случилось, и тут же продали ему барана; Каролус даже разрешил устроить танцы в своём сеновале.

Пирушка удалась на славу, все веселились от души, гостей угощали самогоном, крендельками, а желающих — вином, купленным у лавочника. К местным кавалерам прибавились гости — два молодых шкипера, дамами были жительницы селения, а музыкантом — сам Август со своей гармонью. Не каждый день можно было увидеть Августа, играющего на гармони, музыка была, как на свадьбе, — даже шкиперы не слышали подобной игры.

Значит, всё устроилось как нельзя лучше? Да, однако у Эдеварта было тяжело на душе. Тяжело потому, что на праздник пришла и Рагна, малышка Рагна, ставшая совсем взрослой и весьма красивой девушкой, да, она тоже пришла на праздник, и шкиперы наперебой приглашали её танцевать. Впрочем, и Каролус не очень-то веселился, глядя, как его жена отплясывает со шкипером Скору, она не пропустила ни одного танца. Ну что тут поделаешь! Ане Мария, молодая, бойкая женщина, любила покружиться в танце и была не прочь, чтобы за ней поухаживали, как до замужества; надо думать, она находила шкипера Скору превосходным танцором, он был силён, как медведь, и легко кружил её в танце. Немало значило и то, что шкипер с поклоном благодарил её за каждый танец, Ане Мария не привыкла к столь любезному обращению, так с ней не обходились, даже когда она была невестой!

Может, пойдём освежимся? — предложил ей шкипер Скору. Нет, не стоит, ответила Ане Мария. У меня есть бутылочка вина, сказал он. Я не пью вина, ответила она.

Шкипер вышел один и прислонился к стене сеновала. К нему подошла Ольга по прозвищу Бисерный Поясок. Сама-то она родилась в соседнем приходе, но жила тут в услужении у лавочника; Ольга была невысокая, темноглазая и гибкая, как ива, хотя хорошенькой её не назвал бы никто. Но что за беда! Слишком курносая, но и это не беда! Шкипер Скору поболтал с ней, угостил вином из своей фляжки, посмотрел на её поясок, потрогал его и сказал, что никогда не видел такой красоты.

А Ане Мария сидела внутри и всё, как есть, видела в открытые ворота сеновала, в конце концов она стала танцевать со своим мужем, но это было совсем не то, что со шкипером, Каролус неуклюже перебирал ногами, не кланялся и не благодарил её за танец — у Ане Марии были причины для недовольства. Почему у него холодные руки, хотя на дворе жаркое лето, почему они такие потные, уж не выпил ли он лишнего — от него несло перегаром, и он даже не попытался это скрыть, пожевав жареного кофе, как сделал шкипер Скору.

Скору вернулся со своей дамой, и теперь они танцевали без роздыха, даже не уходили на место, так и стояли, бессовестные, посреди площадки и ждали следующего танца; Скору совсем обезумел, если танец ему особенно нравился, он кричал музыканту: Играй подольше, сыграй ещё раз!

Да, это было настоящее веселье!

Наконец Августу потребовался отдых, большой палец на правой руке у него побелел и потерял чувствительность — шёлковый ремень был слишком тесен; два незнакомых шкипера вытащили по далеру и дали ему за игру. Они не считали, что это много, — такой игры им слышать ещё не доводилось. Шкиперы поинтересовались, где это Август выучился так играть, но Август и им не ответил на этот вопрос. В перерыве шкиперы курили трубки и болтали с дамами. Эдеварт разносил напитки.

Случайно или нет, но на сеновале вдруг запахло дымом. Свет туда попадал только через открытые ворота, и потому внутри царил полумрак, огня не было видно, но дымом пахло определённо. Все стали принюхиваться и оглядываться по сторонам. Шкиперы прикрыли свои трубки ладонью, потом и вовсе погасили их. Неожиданно в левом углу, где лежало сено, взметнулся огонь. Воды! — послышались крики, воды! Женщины закричали, Каролус и его соседи бросились домой за вёдрами, начался переполох, Эдеварт помчался за вёдрами на борт «Чайки». Шкипер Скору собирался выйти с Ольгой на свежий воздух, но как увидел огонь, он тут же развернулся, сорвал с себя куртку, бросил её на пламя и начал топтать. Это было сделано быстро и ловко, пламя он затоптал, куртка, правда, обгорела, но Скору даже не обратил на это внимания; вот это мужик, герой, его ситцевая рубашка в лиловую клетку так и мелькала в углу, где лежало сено, на поясе блестел нож в серебряных ножнах. Ане Мария не отрывала от него глаз и всё повторяла: Он же испортил свою куртку!

Когда появились вёдра с водой, гасить было уже нечего, и люди выпили воду на дымящееся сено. Однако Каролус долго ещё не мог успокоиться: на сеновале у него хранилось много сена и, сгори оно, благополучию Каролуса был бы нанесён чувствительный урон. Я тебе заплачу за сено! — пообещал шкипер Скору в присутствии всех. Такой он был человек, этот шкипер! Каролус пожал ему руку и поблагодарил, взволнованная Ане Мария тоже подала шкиперу руку и смахнула труху и пепел с его куртки. Скору сказал: Не благодарите меня, это кто-то из нас своей трубкой поджег сено. Он огляделся, ища глазами своих гостей, но шкиперов не было видно, они незаметно улизнули во время переполоха. Двоих девушек тоже не досчитались, но Ольга была тут.

Эдеварт, запыхавшись, принёс с берега два ведра воды, но, увидев, что опоздал, быстро огляделся, поставил вёдра на землю и убежал. Крадучись, он пошёл по кромке ячменного ноля, через лесок, его будто вело какое-то предчувствие. Впереди слышались голоса и шепот, беспокойно колыхался папоротник; Эдеварт подкрался на цыпочках. Так и есть, один из чужих шкиперов целовал Рагну, наверное, он целовал её уже давно, холодный гнев охватил Эдеварта, и он, не помня, что делает, ударил себя кулаком в грудь. Рагна первая заметила его, она вскрикнула, вырвалась из рук шкипера и вскочила.

Это могло бы закончиться печально, но шкипер узнал Эдеварта, который был своим человеком на «Чайке», и не тронул его. По правде сказать, шкипер был сердит и раздосадован, что Эдеварт прервал его забаву, он криво улыбался, но всё же вынул из кармана фляжку и сказал: Иди, подкрепись, приятель! Эдеварт настороженно следил за ним, дружелюбие шкипера не внушало ему доверия. Шкипер угостил и Рагну, она пригубила из фляжки и поблагодарила. Может, он твой жених? — спросил шкипер. Мне об этом ничего неизвестно, ответила она. Тогда что ему здесь надо? — Не знаю.

Эдеварт слышал это, но он был не из тех, кто отступает, и шагнул к шкиперу. Рагна бросилась между ними: Что ты задумал? Шкиперу не следовало презрительно говорить: Да пусть стоит и бьёт себя кулаком в грудь сколько влезет. Он хотел взять Рагну за руку и увести прочь, но от первого же удара скрючился и упал в папоротник, должно быть, Эдеварт подставил ему ножку, этому искусству он научился ещё в школе. Рагна испуганно вскрикнула, потому что внешность шкипера вдруг изменилась. Весь вечер он танцевал, не снимая шляпы, теперь же шляпа с него свалилась, и она увидела его лысую блестящую голову. Рагна зашлась от смеха; нашла над чем смеяться, глупая девчонка! Шкипер встал, надел шляпу и приготовился к бою. Через секунду Эдеварт уже валялся в кустах. Правда, он тут же вскочил и грозно сжал кулаки, шкипер фыркнул: Вонючий молокосос! И они снова схватились. Рагна завопила во весь голос и бросилась наутёк.

Что случилось? Что происходит? К дерущимся подбежали люди. Эдеварт и шкипер катались по земле, то один, то другой одерживал верх, оба явно устали и были в крови. Мужчины разняли драчунов. Поборолись, и хватит, хорошего понемножку, смеялись они. Молодец, Эдеварт, не дал спуску шкиперу!

Что верно, то верно. Шкиперу Эдеварт спуску не дал, пусть он был молод и беден, но мужества ему было не занимать...

Близилось утро, веселье закончилось, даже самые неутомимые танцоры уже ушли, среди них и оба шкипера, а также Скору и Ольга с её бисерным пояском, Юсефине из Клейвы, Берет... Из леса, крадучись, потянулись странно растрёпанные парочки, из сеновала они выходили в обнимку, а из леса возвращались поодиночке. Август спрятал было гармонь в футляр, но потом снова достал её, чтобы сыграть торжественный марш, когда шкиперы, простившись со всеми, направились к берегу. Эту ночь Августу и Эдеварту предстояло провести на берегу, уступив гостям своё место на шхуне; они устроились на сеновале Каролуса, однако проспали совсем недолго и проснулись, когда на площадки пришли сушильщики. Друзьям ещё хотелось спать, хотя чувствовали они себя неплохо.

Кое-кому было гораздо хуже; мучаясь от досады и потеряв покой, Ане Мария пребывала в скверном расположении духа, её терзала ревность, и она никак не могла выбросить из головы Ольгу с её бисерным пояском. Зачем эта девчонка пришла на танцы, кто прислал её сюда из дальнего прихода и что нашёл шкипер Скору в этой дурехе? Уже два года она служит у лавочника, а замуж так и не вышла. Ане Марию душила обида.

Каролус, напротив, был вполне всем доволен и весел — сено его не пострадало, и Скору заплатил ему целый далер за наём сеновала, к тому же он, можно сказать, отбил у Скору свою жену, танцевал с нею весь вечер, веселился и чувствовал себя молодожёном.

Я нашёл в сене трубку, признался он и показал трубку Ане Марии.

В сене? Когда? — удивилась она.

Когда мы гасили огонь.

Это трубка Скору.

Знаю. Я ещё не успел отдать её.

Да, Каролус, несомненно, был доволен, он даже нашёл трубку, которую теперь набил табаком и закурил.

Настоящая пенковая трубка! — сказал он с видом знатока, ему хотелось показать Ане Марии, что и он не лыком шит...

Всё постепенно вернулось в свою колею, гости покинули Поллен, Август и Эдеварт снова перебрались на борт «Чайки», и сушка рыбы продолжалась. Когда рыба была уже почти готова, над штабелями сделали берестяные навесы на случай, если в последние дни пойдёт дождь, деньги шкипер Скору тоже получил, целых две тысячи далеров; ему предстояло заплатить за площадки и рассчитаться с работниками. Скору носил деньги при себе и ходил с оттопыренными карманами. Но люди не понимали, зачем ему сразу столько денег, и считали его заносчивым.

Август сказал Эдеварту: Мало где в мире человек может носить с собой две тысячи далеров, не опасаясь за свою шкуру! Эдеварт: Не понимаю, как там только живут люди?

Август: Ничего, живут! Иногда там можно даже неплохо заработать. Однажды мне дали двадцать пять долларов только за то, чтобы я держал язык за зубами.

Не может быть!

Я случайно оказался свидетелем драки, а дерутся там насмерть. Когда всё кончилось, они забрали часы и деньги убитого.

И дали тебе двадцать пять долларов?

Да, ни за что ни про что, я только стоял и смотрел. Хорошие были парни, они мне сказали: Или ты будешь молчать, или мы убьём и тебя. Хорошо, буду молчать, пообещал я. Тогда они предложили мне взять часы покойника, большие золотые часы. На это я не решился, ведь их могли найти у меня, дайте мне лучше пятьдесят долларов, сказал я. Они дали мне двадцать пять, а остальные пообещали отдать потом. Но больше я их так и не видел. Это пустяки, если когда-нибудь мне доведётся их встретить, они отдадут мне деньги, такие хорошие парни.

Эдеварт задумчиво покачал головой. Всё-таки убивать людей подло! — сказал он.

Это мы с тобой так считаем, возразил Август, но ведь всё зависит от обстоятельств. Тогда я обрадовался этим деньгам, а теперь мне ничего не нужно, стоит мне вернуться в Индию, и я получу там всё, что пожелаю.

Наконец настал день, когда рыба была готова к погрузке; было ясно, кричали чайки, на берегу суетились люди. Большие и маленькие лодки перевозили рыбу обратно на шхуну, Каролус тоже возил рыбу на своём карбасе и снова неплохо заработал; то лето было благосклонно к Скору, он опередил шкиперов, сушивших рыбу в других селениях, и мог доставить свой первосортный груз в Берген самое малое на две недели раньше их. Укладчицы уже стояли на палубе «Чайки» и ждали первую партию рыбы. Эту работу доверяли только женщинам, они спускались в трюм и укладывали там рыбу аккуратными штабелями; всюду, где сушили рыбу, в укладчицы выбирали самых красивых и ловких девушек и платили им больше, чем остальным. Попасть в укладчицы считалось особой честью, хотя в соседних селениях поговаривали, что работа эта небезопасная, ведь укладчицы ели и пили в каюте, где иногда кое-что случалось.

Ане Мария не попала в число укладчиц, укладчицами были Берет и Юсефине из Клейвы, а также Рагна и ещё одна девушка, которую им дали в помощницы. Но Ане Мария не попала в их число, ей даже не предложили поработать укладчицей. Женщины на скалах спросили Ане Марию, взяли её или нет? Неужели вы думаете, что я пойду на шхуну укладывать рыбу? — ответила она. Такая работа не по мне! Однако она была задета и прибавила злорадно: Пусть укладывает Юсефине из Клейвы, она вдова и может сама распоряжаться собой, а вот у Берет муж ходит здесь на одном из карбасов и дома остался двухлетний ребёнок, ей-то зачем это понадобилось? Но это хороший заработок, возразили ей женщины. Ане Мария бросила ядовито: Вот пусть и зарабатывает... как может!

Погрузка заняла несколько дней. Уже в первый день после обеда шкипер Скору спустился в трюм и спросил у Юсефине из Клейвы: Что с тобой, почему ты такая невесёлая? Дух тут тяжёлый, ответила она. А ты ступай в каюту, полежи, и тебе сразу полегчает. Юсефине начала было возражать, но шкипер увёл её в свою каюту. Вскоре она вышла оттуда, но попросила разрешения не возвращаться обратно на укладку, она боялась, что Берет и Рагна осудят её. Юсефине отвезли на берег, и она призналась женщинам на скалах, что не вынесла рыбного духа в трюме. Кто же теперь будет укладывать вместо тебя? — спросила Ане Мария. Думаю, шкипер решил, что Берет и Рагна сами управятся с укладкой, ответила Юсефине. Её слова заставили Ане Марию задуматься.

Ночью Ане Марию ни с того ни с сего обуяла честность, она достала трубку Скору, которую Каролус спрятал в ящик стола, и утром пришла с нею на скалы. Там она попросила у Августа корабельную шлюпку, чтобы добраться до шхуны.

Шкипер Скору сразу узнал свою трубку, он поблагодарил Ане Марию и налил ей вина. Кажется, это пенковая трубка? — спросила Ане Мария. Нет, она сделана из дерева, которое называется рута пахучая, у нас оно не растёт, ответил шкипер. Они немного поболтали. Ане Мария бросила взгляд в трюм. Там много женщин? — спросила она. Нет, ответил он, а какая разница? Ведь ты туда не пойдёшь? Мне этого никто не предлагал, ответила она. Скору: Да, мы подумали, что ты не пойдёшь на такую работу. А ты пошла бы? Нет, ответила Ане Мария.

Шкипер Скору принялся уговаривать её поработать вместо Юсефине, ему нужна укладчица, сказал он, теперь вот и Рагна обмолвилась, что неплохо бы передохнуть. Ане Мария как будто заколебалась. Разве только, чтобы выручить вас, неуверенно проговорила она. Но ей хотелось, чтобы он ещё разок попросил её об этом, и потому снова отказалась.

Шкипер рассердился: Ну знаешь, на тебя не угодишь!

Нет, он не стал уговаривать её, не сказал больше ни словечка, а просто ушёл в свою каюту.

Ане Мария спустилась в шлюпку и поплыла к берегу.

Она задыхалась от злости и чуть не плакала. Он ещё пожалеет! Может, сказать Каролусу, что шкипер приставал к ней в лесу? Каролус бы этого не стерпел, в этом она не сомневалась. Тогда же в лесу шкипер попросил Ане Марию набрать для него морошки — её в лесу было видимо-невидимо — и принести ему на шхуну; по доброте душевной она пообещала набрать ягод, но сказала, что лучше немного обождать: морошка ещё не совсем созрела. Теперь он получит свою морошку!

Женщинам на скалах Ане Мария призналась: она уже жалеет, что вернула шкиперу его трубку. Остался бы без трубки и поделом ему! Чем это он тебя так обидел? — спросили женщины. Чем обидел? Просил поработать в трюме, можно сказать, умолял! Но мне не по душе укладывать для него рыбу, не на такую напал!

Между тем даже юная Рагна однажды к вечеру поднялась из трюма и тоже заявила, что больше не может выдержать рыбного духа. Надо же, от горшка два вершка, а уже считает себя достаточно взрослой, чтобы вертеть хвостом перед шкипером, подумала Берет. А всё потому, что этот хардангерец любезно позволял уставшим или занемогшим укладчицам отдыхать в его каюте! Вчера у него побывала одна из помощниц, спускавших рыбу в трюм, вот Рагна и решила напомнить о себе, засмеялась Берет. Выйдя на палубу и увидев там Рагну, шкипер поспешил ей на помощь: Ты, кажется, устала, ступай приляг в каюте!

Однако на палубе находился и Эдеварт. Теперь он был на шхуне за штурмана — вёл счета и следил за порядком, а в ту минуту стоял наверху на вантах. Услыхав разговор, он мигом скатился на палубу. Рагна сразу поняла его намерения. Нет-нет, я не хочу лежать, если можно, я посижу тут на свежем воздухе, сказала она.

Долго ей сидеть не пришлось, может, Берет и не была гордячкой, зато злой и завистливой она была точно, Бог свидетель, поэтому она крикнула в открытый люк: С чего это я одна должна укладывать всю рыбу? Рагна поторопилась успокоить её: Не думай, будто я хотела пойти в каюту, я просто сижу на палубе!..

Эдеварт ещё не был искушён в безумствах этого мира, но питал нежную симпатию к Рагне и понимал, что шкиперу Скору едва ли можно доверять, ведь ему ничего не стоило начать целовать Рагну в каюте! Верить ему было никак нельзя. Рагна и сама отказала шкиперу, а когда он ушёл, скорчила ему вслед рожу: Он думает, я из тех, кого легко уговорить! Эдеварту были приятны эти слова. Если тебя внизу мутит, не ходи туда. Я позову кого-нибудь другого, сказал он. Но Рагна ответила, что ей уже лучше, и снова спустилась в трюм.

Наступило воскресенье, укладкой рыбы в тот день не занимались. Многие жители отправились в церковь, но Ане Мария решила, что пойдёт пасти скот, кому-то ведь надо за ним присматривать, вот она и пойдёт. Каролус предложил пойти вместо неё, но она решительно отказалась. Несколько дней Каролус с женой были в ссоре из-за трубки, которую Ане Мария вернула владельцу. Почему ты её вернула? — спросил Каролус. Почему вернула? А ты что, собирался её присвоить? — Я мог бы купить её, отдал бы деньги при расчёте. — Ну что ж, это ещё не поздно. Возразить было нечего, и потому Каролус рассердился ещё больше. Думаешь, он захочет расстаться со своей трубкой, после того как ты вернула её? — сказал он. Кто знает, ответила она. Кто знает? А вот я знаю, что тебе не следовало трогать эту трубку! Прости, я виновата! — сказала Ане Мария.

На том разговор и закончился. Но Каролус продолжал дуться, а его жена несколько дней ходила мрачнее тучи. Нынче она решила помириться с мужем и предложила, что пойдёт сама пасти скот. Я и слышать не хочу, чтобы ты показывался на пастбище в воскресенье, это неприлично, сказала она.

Видно, у Ане Марии был свой расчёт, она порхала вокруг овец и коров, словно мотылек вокруг лампы, а потом погнала их к скалам, на которых сушили рыбу и где поблизости стояла «Чайка», ей хотелось узнать, есть ли кто-нибудь на борту. Она принарядилась, но это не иначе как по случаю воскресенья, а не по какой-либо другой причине. Покрасовавшись перед шкипером Скору, который прогуливался по палубе, она погнала скотину по косогору к лесу и болоту.

И точно — шкипер поспешил следом за ней.

Доброе утро! Ты не забыла про морошку, о которой я просил? — поинтересовался он.

А тебе не терпится?

Да, время идёт. Завтра последний день погрузки, и, если ветер позволит, мы сразу и отправимся.

Я всё ждала, чтобы морошка созрела, сказала она.

Шкипер был настроен добродушно, но выразил сомнение, что она захочет набрать ему ягод. Лучше уж он наберёт сам. Правда, тогда она, верно, заявит на него ленсману13?

Ане Мария сделала вид, что не расположена болтать с ним, поэтому она выгнала скотину из болота и пошла следом за ней. Вот чёрт, Скору не мог оставить последнее слово за ней и потому сердито крикнул: Так можно мне набрать немного морошки на вашем болоте?

Да сколько угодно! Она махнула рукой в сторону болота: Там её видимо-невидимо!

Шкипер пошёл, куда она показала, с каждым шагом он всё больше и больше увязал в трясине. Ане Мария была злопамятна и не предупредила его о бездонном окне посреди болота, хотя было ясно, что, если он зайдёт подальше и вовремя не повернёт назад, трясина засосёт его и ему будет уже не выбраться. Ане Мария знала это гиблое место как свои пять пальцев, здесь его все знали; там, среди трясины, была небольшая зелёная кочка, но стоило кому-нибудь ступить на неё, как она переворачивалась и нога срывалась в топь. Однажды на глазах у Ане Марии там погиб бык из чужого селения, который не привык к этому болоту, слышала она и предание — а может, то была чистая правда — о девушке, что когда-то погибла в болоте. Эта молодая девушка решила свести счёты с жизнью из-за несчастной любви и выбрала медленную смерть, чтобы иметь возможность подольше молиться Богу. Когда девушка погрузилась в трясину по шею, она испугалась; люди слышали крики о помощи, доносившиеся с болота, девушка кричала долго, но была ночь, а когда люди наконец добрались до неё, было уже поздно. Помилуй, Господи, её душу!

Люди стали вычерпывать ил, схватили девушку за волосы... и вырвали их с корнем. Потом они снова принялись вычерпывать ил, наконец накинули ей на шею верёвку и потянули, мужчин было много, тьма кромешная, и они оторвали ей голову. Так они её и не вытащили, лишь прочитали над утопленницей «Отче наш». А правда это или нет, кто ж знает...

Шкипер Скору прыгнул как раз на ту коварную кочку, она перевернулась как мяч, и он упал в ил. Ну и что, упал и упал, пусть не думает, будто он испугался за свои сапоги, хотя, конечно, по случаю воскресенья он начистил их до блеска, шкипер даже усмехнулся, ничуть не обеспокоенный. Ну и дорожка тут у вас, сказал он, забавная гать.

Ане Мария не отозвалась.

Шкипер попытался выбраться из трясины, он дрыгал ногами, стараясь их освободить, но всё было бесполезно, он только ещё больше погружался в топь. Что за чертовщина? — воскликнул он.

Вам следовало обойти это место, спокойно ответила Ане Мария.

Шкиперу стало не до смеха, он изо всех сил старался выбраться, трясина доставала ему уже до колен. Рассердившись, он лёг на бок, приподнялся, потом лёг на другой бок и опять приподнялся, но это не помогло, он почувствовал, что во время этих попыток потерял один сапог. Смешно, просто смешно, шкипер заскрежетал зубами, отчаянно замахал руками и зарычал, как собака. Потом затих и сказал, словно про себя: Мне отсюда не выбраться! Наверное, он наконец сообразил, что женщина, стоявшая поодаль, решила его погубить.

Чего смотришь, лучше помоги мне! — крикнул он.

А вы меня об этом ещё не просили, невозмутимо ответила она.

Ах, её, оказывается, нужно попросить? Что же делать? Если громко позвать на помощь, вряд ли его услышат на борту, шхуна стоит в Поллене, и ветер дует с той стороны. А вот в соседних усадьбах его крик могут услышать. Теперь он стоял в трясине уже по пояс, и его засасывало всё больше и больше. Он закричал — не очень громко, скорее для того, чтобы припугнуть Ане Марию.

Как думаешь, что скажут люди, когда придут сюда? — спросил он.

В усадьбах никого нет, все ушли в церковь, ответила она.

Шкипер в бешенстве повернулся к ней и погрозил кулаком: Как ты можешь так спокойно смотреть, как я гибну? Ты просто чудовище!

Вам лучше помолиться Богу! — сказала Ане Мария.

Помогите! — заорал Скору уже во всё горло и с радостью услышал, как его громкий крик отозвался эхом в холмах. Ну, ведьма, когда я выберусь отсюда, я с тобой поквитаюсь! — крикнул он Ане Марии.

Лучше помолитесь Богу, повторила она.

Я привяжу тебя к мачте и излупцую концом каната!

На это вы мастер.

А потом заявлю на тебя властям!

Она села в вереск и невозмутимо расправила платье.

Хочешь, чтобы я утонул? — крикнул он. Зря радуешься. Руки у меня ещё свободны. Помо-ги-и-те!

Ему снова отозвалось эхо, но людей слышно не было.

Шкипер отчаянно барахтался, но лишь глубже увязал в болоте, теперь он стоял в трясине почти по грудь. Он попытался лечь на ил плашмя, чтобы не увеличивать свою тяжесть, однако он погрузился уже выше пояса и не мог наклониться вперёд. По-мо-гите!

Ане Мария встала, смахнула траву с платья и огляделась. Кругом стояла тишина.

Что я тебе сделал, дура? — всхлипнув, спросил шкипер. Даже если я летом и приставал к тебе, это ещё не повод убивать меня, поставила бы мне фонарь под глазом, и были бы квиты. Мы даже не разговаривали после этого. Ну плясали мы с тобой на сеновале, и ты отказалась выйти со мной на воздух, чтобы передохнуть после танцев, так разве я принуждал тебя к этому? Нет. За что же ты меня губишь? У тебя своя жизнь, у меня своя, ты мне вовсе и не нужна. Ты ведь сама принесла мне мою трубку, и я не понимаю зачем, что у тебя было на уме? Он замолчал, глядя на неё обезумевшими от страха глазами, и ждал, что она скажет. Молчишь? Ещё бы, ты слишком глупа. Я скажу тебе, кто ты есть, ты подлая тварь, которая сама не понимает, что делает, у тебя деревянное сердце и дурья башка. Может, ты хоть теперь откроешь рот?

Ане Мария не спеша направилась вслед за коровами.

Иди, иди! Я всё скажу на суде Божьем! — с угрозой крикнул он.

Пойду позову людей, сказала она.

Ты лжешь! — крикнул он ей вслед. Ты идёшь в другую сторону, ты решила погубить меня, и ничего больше!

Оставшись один, шкипер немного успокоился. Он разгреб грязь, вытащил часы, вытер их и переложил в верхний карман, ему хотелось спасти и бумажник с деньгами, где, кроме двух тысяч далеров, лежали важные документы; бумажник был очень толстый, и Скору решил держать его в поднятой руке, а потом, если удастся, швырнуть на сухое место. Кто-нибудь наверняка найдёт его, ведь Скору ещё не заплатил за скалы и не рассчитался с работниками.

Странно всё-таки складывается жизнь: сегодня он встал в радужном настроении и даже что-то напевал, а сейчас должен умереть всего в двух шагах от твёрдой почвы. Зря он бранил Ане Марию, ему следовало предложить ей много денег, чтобы она бросила ему пару жердей, по которым он выбрался бы отсюда. Конечно, следовало. По подобная мысль ни разу не пришла ему в голову, и он, собственно, не жалел об этом. Он испытывал такую неприязнь к этой женщине, такое отвращение, что добровольно отказался от спасения.

Время шло, Скору отчаянно звал на помощь, но никто не отзывался, стояла мёртвая тишина, колокольчиков коров уже почти не было слышно, даже ветер постепенно стихал, по мере того как солнце удалялось от зенита. Два часа пополудни, три, Скору посмотрел на часы, он вытащил их и держал теперь в руке, топь была ему уже по грудь. Больше он не храбрился, иногда даже принимался плакать, понимая, что скоро ему конец. Руки у него были свободны, но шевелить ногами он уже не мог, они были словно налиты свинцом. Если люди ушли в церковь, как сказала Ане Мария, то теперь они, скорее всего, уже вернулись домой. Путь был неблизкий, и они, конечно, задержались на церковной горке, обмениваясь новостями, однако времени было уже много, очень много. Неужели его не спасут? Скору кричал, звал на помощь, потом умолкал, прислушиваясь, и снова кричал, вопил, плакал и бил по илу руками. Но голос его постепенно слабел, и в конце концов мужество покинуло шкипера.

Но это, судя по рассказу Ане Марии, было уже гораздо позже. Она и не думала уходить, она всё видела и даже слышала, как шкипер разговаривал сам с собой. Вдруг он начал что-то писать на листке, вырванном из записной книжки. Она подумала: верно, он пишет, что это я убила его! Потом с ним произошла перемена, больше он уже ничего не говорил, — но продолжал плакать так, что его даже трясло, наконец он разорвал листок и бросил в болото рядом с собой. Скору как будто смирился со своей участью.

Болото постепенно затягивало его плечи, и вскоре шкипер почти целиком погрузился в трясину. Ане Марию словно что-то толкнуло в грудь, она вскочила и побежала к усадьбам, она бежала и кричала, кричала...

Последнее, что Скору удалось сделать, — это зашвырнуть бумажник на сухое место. Никакой записки он не оставил. У него не было семьи, не было близких родственников, и потому он никому не написал слов прощания.