"Касандра Брук. Милая Венера " - читать интересную книгу автора А теперь я поведаю тебе о моих путешествиях.
Олимпия - сплошное волшебство. Идеальным руинам положено быть романтичными - иллюзорное ощущение прогулок по прошлому, когда мы понятия не имеем, каким оно было на самом деле, а если бы знали, так оно бы нам очень не понравилось. Все эти колонны храма Зевса, лежащие там, будто Блекпулская скала, нарезанная на куски: так и ждешь увидеть надпись "Олимпийские Игры четырехсотого года до Р.Х." Они выглядят такими прекрасными среди своего запустения! Американец рядом со мной спросил: "А почему они не поставят их, на место?" "Потому что получится вокзал", - ответила я. "Он бы тут им не помешал", - добавил он. Его жена выглядела крайне шокированной. На старом стадионе поблизости немецкие фрау в лакостовских теннисках топали двухсотметровку с грудями в боки. "Спартанки бегали голышом", - сообщила я моему американцу. "Я рад, что эти одеты, - ответил он, - не то наступили бы и свалились". Тут жена потащила его обедать. Я не из тех женщин, которые нравятся женам. Волшебство возникло вечером. Я подкупила охранника, чтобы он позволил мне остаться после наступления темноты. И тут из-за деревьев выплыла луна, совсем круглая. И все оделось серебром с чернью. Я сидела, слушала, как ухают совы и квакает миллион лягушек. Такой покой и мир! Почему древние развалины вызывают такое чувство? Выбрасывают тебя за пределы времени? Затем через центральный Пелопоннес в Мистру. Своего рода Помпея на крутом склоне, с той только разницей, что старинная дорога петляет от одной древней церкви к другой. Оказывается, одно время тут была столица никого, кроме меня. Ну, это не совсем точно. Еще там был мой греческий гид. Совсем еще мальчик, но жутко хорошенький. Копна черных курчавых волос и пикассовские глаза. Знаешь, Джейнис, я не самое лучшее знакомство. Как ты думаешь, о чем я подумала сразу же? Не: "Нравится ли мне этот парнишка?" Не: "Нужен ли мне игрушечный мальчик на вечер?" И даже не: "Куда мне его отвезти?". Знаешь, самый первый вопрос, который я себе задала, даже еще не сообразив, что хочу его, был: "А я захватила с собой презерватив?" Да, захватила, хотя юный сатир не знал, что это такое, и упорно утолщался всякий раз, как я пыталась надеть его, куда следовало. Не исключено, что я наградила его боязнью кастрации на всю жизнь. А когда я, наконец, добилась своего, он не знал, куда его сунуть, и я поняла, что чувствует корова, когда фермер тычет в нее палкой. Несомненно, это был его "первый опыт", и настолько травмирующий, что, боюсь, как бы он не оказался и "последним". Бесспорно, обстановка не содействовала спокойствию его духа: дело же было в церкви. Я еще никогда в церквах не трахалась. И все время твердила себе: "Это не кощунство. Я же еврейка". Впрочем, церковь была заброшенная. Как, по-твоему, это что-то меняет? В конце концов он таки умудрился с протяжным стоном, будто испускающий дух воин, - и к лучшему. Я услышала звук приближающихся голосов, явно немецких, так что нам пришлось молниеносно одеться и начать любоваться фресками. Полагаю, тебе хочется знать, наслаждалась ли я. Не слишком, вынуждена я признать - ни музыки сфер, ни комет, |
|
|