"Иосиф Бродский. Fondamenta degli incurabili (Набережная Неисцелимых)" - читать интересную книгу автора

Иосиф Бродский

Fondamenta degli incurabili (Набережная Неисцелимых)


Роберту Моргану


1.

Много лун тому назад доллар равнялся 870 лирам, и мне было 32 года.
Планета тоже весила на два миллиарда душ меньше, и бар той Стацьоне, куда я
прибыл холодной декабрьской ночью, был пуст. Я стоял и поджидал единственное
человеческое существо, которое знал в этом городе. Она сильно опаздывала.
Всякий путешественник знает этот расклад: эту смесь усталости и
тревоги. Когда разглядываешь циферблаты и расписания, когда изучаешь
венозный мрамор под ногами, вдыхая карболку и тусклый запах, источаемый в
холодную зимнюю ночь чугунным локомотивом. Чем я и занялся.
Кроме зевающего буфетчика и неподвижной, похожей на Будду, матроны у
кассы, не видно было ни души. Толку, впрочем, нам друг от друга было мало:
весь запас их языка - слово "espresso" - я уже истратил; я воспользовался им
дважды. Еще я купил у них первую пачку того, чему в предстоявшие годы
суждено было означать "Merda Statale", "Movimento Sociale" и "Morte Sicura"
[1] - первую пачку MS [2]. Так что я подхватил чемоданы и шагнул наружу.

2.

Ночь была ветреной, и прежде чем включилась сетчатка, меня охватило
чувство абсолютного счастья: в ноздри ударил его всегдашний - для меня -
синоним: запах мерзнущих водорослей. Для одних это свежескошенная трава или
сено; для других - рождественская хвоя с мандаринами. Для меня - мерзлые
водоросли: отчасти из-за звукоподражательных свойств самого названия, в
котором сошлись растительный и подводный мир, отчасти из-за намека на
несовместимость и тайную подводную драму содержащегося в понятии. "Где
камень темнеет под пеной", как сказал поэт. В некоторых стихиях опознаешь
себя; к моменту втягивания этого запаха на ступенях Стацьоне я был уже
большим специалистом по несовместимости и тайным драмам.
Привязанность к этому запаху следовало, вне всяких сомнений, приписать
детству на берегах Балтики, в отечестве странствующей сирены из
стихотворения Монтале. У меня, однако, были сомнения. Хотя бы потому, что
детство было не столь уж счастливым (и редко бывает, являясь школой
беззащитности и отвращения к самому себе, а что до моря, то ускользнуть из
моей части Балтики действительно мог только угорь). В любом случае, на
предмет ностальгии оно тянуло с трудом. Я всегда знал, что источник этой
привязанности где-то не здесь, но вне рамок биографии, вне генетического
склада, где-то в мозжечке, среди прочих воспоминаний о наших хордовых
предках, на худой конец - о той самой рыбе, из которой возникла наша
цивилизация. Была ли рыба счастлива, другой вопрос.

3.