"Тадеуш Бреза. Стены Иерихона (роман, послевоенная Польша)" - читать интересную книгу автора

большого мира. Ельский зевнул и вытянул ноги.
"Тридцать лет! - размышлял он, - а я уже маюсь по ночам в вагоне.
Молодость, молодость, да совсем не та, что была недавно!
А я бы все же не променял ее на прежнюю. Зрелость-это зрелость. И
взгляд уже иной. Спокойная уверенность в себе.
Умение схватить целое. Только бы и дальше так понимать людей, проблемы,
мир. Придут и вес, и власть. Ибо ведь только такие, как мы..." - и лицо
его приняло серьезное выражение.
А военный напротив все еще спал. Газету, которую он подложил под
сапоги, всю скомкал, шинелью толком не сумел распорядиться, стянул почти
всю на плечи да на грудь, фуражка, все больше наползавшая на глаза,
взлохматила волосы, черные, цвета воронова крыла, они пучками облепили его
голову, скользкие, как пиявки. Вот недотепа! Надо же таким быть: ведь и
холодно, и неудобно. Наверняка из какого-нибудь захолустного гарнизона.
Ельского передернуло, он встал взять с полки плед, потащил его, плед увлек
за собой книгу, которая свалилась на голову военного. Ельский оцепенел.
Поспать-то в таком балагане он поспит, но вот заехать себе по лбу не
позволит. Затеет скандал. Военный, однако, смотрит в вытаращенные глаза
Ельского и говорит обиженным тоном:
- Могли бы и поосторожней! - Потом устраивается поудобнее, словно
ослабляет немного петлю сдавившего его отупения, и ворчит: - Третью ночь
вот так, в вагоне. - Затем отворачивается и опять надвигает на глаза
фуражку.
Ельский еще и еще раз извиняется. "Такая уж у них жизнь!" - приходит
ему в голову. Сидят месяцами в какой-нибудь дыре, потом вдруг что-то
сваливается на них, вот они и начинают мотаться по стране до потери
сознания. Глупо все это устроено.
Но что еще придумаешь для такого рода людей? И Ельский осторожно
собирает оказавшиеся между шинелью и плюшевой спинкой рассыпавшиеся
листочки; он ни с того ни с сего впадает в уныние, судьба и ему
преподносит порой всякие сложности.
Одного только письма премьера к воеводе мало, чтобы разобраться в деле.
Если бы еще война или государственный переворот.
Так нет ведь! Да что поделаешь с теми, которые выросли на том или
другом. Головой они думать не способны, одна муштра на уме. Переменим все
это лишь мы!
Те, кто, однако же, спит и видит только мир да лад! Ельский раскрыл
книгу. Заглянул в конец. Без малого пятьсот страниц! Да в сундучке еще
парочка таких же. Может, чуть потоньше, может, потолще. Деваться некуда. А
ведь надо было бы явиться, проследить за выполнением указаний премьера и в
случае чего спокойно начать разговор. Раз вы власть, я к вашим услугам, но
есть еще и истина! Выслушайте, пожалуйста. И затем выложить им все доводы.
Со всей серьезностью и со всей готовностью. В том, что касается
администрации, так, мол, и так, интересы государства такие-де и такие, а
коли с точки зрения интересов истории, вот эдак. Как вы находите? Ельский
внимательно изучал названия глав книги. Надо выловить что-то самое
существенное, какой-нибудь основополагающий принцип. Юридический,
конституционный, логический аргумент. Который не пресек бы разговора, но
положил конец сомнениям. Надо именно в этих книгах и отыскать подобную
неотвратимость. И выразить ее собственными своими словами, не газетной или