"Бертольд Брехт. Трехгрошовый роман" - читать интересную книгу автора

Теперь он опять был в штатском, как в бытность свою кабатчиком. Ибо он
решил просить милостыню и ему было стыдно. Он стыдился не своей
простреленной ноги и не того, что купил нерентабельное предприятие, - ему
было стыдно, что обстоятельства принуждают его клянчить деньги у совершенно
чужих людей. Он считал, что никто никому ничего не должен.
Нищенство оказалось трудным делом. Это была подходящая профессия для
тех, кто никогда ничему не учился, одг нако и эту профессию, по-видимому,
нужно было изучать. Он обращался по очереди ко многим прохожим, но сохранял
при этом высокомерное выражение лица и старался не загораживать им дороги.
Кроме того, он изъяснялся относительно длинными фразами, которые успевал
закончить лишь тогда, когда прохожего уже и в помине не было; к тому же он
не протягивал руку. И в итоге, после того как он не менее пяти раз подверг
себя унижению, едва ли кто из прохожих заметил, что у него просили подаяние.
Впрочем, кое-кто это заметил, ибо внезапно за спиной у Фьюкумби чей-то
хриплый голос произнес: "А ну, катись отсюда, сукин сын!" Чувствуя свою
вину, он даже не оглянулся. Он просто пошел дальше, втянув голову в плечи.
Пройдя сотню шагов, он осмелился обернуться и увидел двух оборванцев самого
скверного пошиба, глядевших ему вслед. Он заковылял прочь; они последовали
за ним.
Только пройдя несколько улиц, он потерял их из виду.
На следующий день, когда он бродил около доков, время от времени
повергая разных простолюдинов в изумление своими попытками заговорить с
ними, кто-то внезапно ударил его по спине. Одновременно ударивший сунул ему
что-то в карман. Обернувшись, солдат не увидел никого; из кармана же он
извлек смятую в комок и невероятно измаранную карточку, на которой значился
адрес фирмы: "Дж.Дж. Пичем, Олд Оук-стрит, 7". Снизу было приписано
карандашом: " Если тибедорок твой нюилет, тагдапо этому адрнсу". Приписанное
было дважды подчеркнуто. Фьюкумби постепенно уразумел, что эти нападения
имеют какое-то касательство к его нищенству. Он не испытывал, однако, ни
малейшего желания идти на Олд Оук-стрит.
Под вечер у какой-то пивной с ним заговорил нищий, в котором он узнал
одного из вчерашних своих преследователей. Сегодня он казался более
снисходительным. Он был еще молод и обладал, а сущности, недурной
наружностью. Он схватил Фьюкумби за рукав и потащил за собой.
- А ну-ка, сукин сын, - начал он дружелюбно и совершенно спокойным
тоном, - покажи твой номер.
- Какой такой номер? - спросил солдат.
Идя с ним бок о бок, все так же дружелюбно, но ни на мгновение не
выпуская его из виду, молодой человек объяснил ему на языке соответствующих
общественных слоев, что его новая профессия так же регламентирована, как и
всякая другая, а может быть, даже и еще строже; что он, Да будет ему
известно, находится не в какой-нибудь дикой, покинутой цивилизованными
людьми глуши, но в большом и благоустроенном городе, столице мира. Для того
чтобы заниматься этим новым для него ремеслом, ему необходимо иметь номер,
своего рода патент, каковой он может получить там-то и там-то, - разумеется,
не бесплатно, - на Олд Оук-стрит находится фирма, где ему следует
зарегистрироваться надлежащим образом.
Фьюкумби выслушал его, не задав ни одного вопроса. Потом ответил столь
же дружелюбно, - они шли по людной улице, - что он душевно рад, что
существует подобное объединение, как, скажем, у каменщиков или цирюльников,