"Илья Яковлевич Бражнин. Мое поколение " - читать интересную книгу автора

пятерку.
Звонок избавил семиклассников от дальнейших блужданий по темным
закоулкам исторического прошлого. Через десять минут новый звонок собрал
класс на урок немецкого языка. Иван Карлович Гергенс, слабохарактерный и
сутулый добряк немец, даже с младшими классами управиться не мог,
семиклассники же делали с ним всё, что им заблагорассудится.
Класс на уроке немецкого языка представлял собой довольно живописное
зрелище. Каждый из учеников выбирал себе занятие по собственному вкусу,
нимало не заботясь о том, чем занимается сам Иван Карлович. Ширвинский,
перегнувшись через парту, забрал с учительского стола классный журнал и
высматривал в нем отметки за всю неделю. Старательный Шошин решал к уроку
математики биквадратные уравнения. Носырин, оттопырив жирные губы,
внимательно вырисовывал мясистые бедра некой, прелестницы. Жоля Штекер,
утешаясь после неудач, постигших его на уроке латыни, играл с Петей
Любовичем в двадцать одно.
Никишин, подперев ладонями лобастую голову, с увлечением читал изрядно
потрепанную книгу. Сосед его, большеголовый и нескладный Митя Рыбаков,
переписывал что-то с пожелтевшего листка в тетрадку.
На задних партах, называемых "Камчаткой", четыре второгодника,
обнявшись, тихонько выпевали "В гареме нежится султан".
Так незаметно проходил урок. Уже оставалось до звонка всего десять
минут, уже второгодники, давно покончив с султаном, перешли на "Быстры, как
волны", уже Носырин дорисовывал свою пухлую прелестницу, уже Петя Любович
выигрывал у Жоли Штекера последний пятак, когда посредине класса, неслышный
и стремительный, появился инспектор гимназии Адам Адамович Куликов.
По классу прошла короткая судорога. Второгодники смолкли и выпрямились.
Ширвинский ловко подкинул журнал из-под парты на учительский стол. Носырин с
неуловимым проворством распахнул немецкую хрестоматию и сунул недорисованную
прелестницу под, белоглазого Гёте. Колода карт, как по волшебству, исчезла с
парты и очутилась в кармане Пети, а сам он с чрезвычайной внимательностью
смотрел прямо в рот Ивану Карловичу, причем, ко всеобщему изумлению,
обнаружилось в наступившей тишине, что Иван Карлович с чувством декламирует
"Лорелею".
Все выказали удивительное проворство, и только двое отстали в общем
движении - Никишин и Рыбаков. Они, видимо, не были так расторопны, как
остальные, и больше других увлечены были своим делом. Они и стали жертвами
зоркоглазого и вездесущего инспектора, в один миг очутившегося возле их
парты.
- Позвольте тетрадочку, - сказал он медовым голосом и протянул к
Рыбакову тонкую сухую руку.
Рыбаков вздрогнул от неожиданности и прикрыл тетрадку рукавом.
- Позвольте же, - настойчивей повторил инспектор и взял тетрадку двумя
пальцами за угол.
Рыбаков побагровел и дернул тетрадку под парту. Там принял её Никишин и
передал назад. Через минуту тетрадка, обойдя под партами едва не полкласса,
лежала во внутреннем кармане Илюшиной куртки.
- Встаньте, - скомандовал Адам Адамович, убирая с парты руку.
Рыбаков и Никишин встали. Иван Карлович, забыв о золотоволосой Лорелее
и испуганный не меньше учеников, молча топтался возле учительского стола. В
классе стояла мертвая тишина.