"Джон Брэйн. Путь наверх (Роман) " - читать интересную книгу автора

замечали, что оно сопутствует честолюбию, как рыбка лоцман - акуле. Впрочем,
нельзя сказать, чтобы это качество слишком высоко ценилось в Дафтоне.
Грубоватая прямота была больше в ходу. Чарлз говорил, что в этом городе
каждый старается вести себя так, словно он дал подписку всем своим
поведением отвечать традиционному облику йоркширца, который режет
правдуматку и скрывает под грубой оболочкой золотое сердце. Но вся беда в
том, добавлял Чарлз, что на самомто деле у них под грубой оболочкой
скрываются такие же злые и низменные сердца, как у любого представителя
Лощеного и Коварного Юга. Впрочем, дафтонцев тоже не приходилось особенно
винить, думается мне. Им негде было набраться элегантных манер. Молодой
человек, глядевший на меня с фотографии (несомненно, сын миссис Томпсон,
погибший во время войны), уже с колыбели имел все необходимое для того,
чтобы его природное обаяние могло свободно развиваться. Поразительно все же,
как часто золотые сердца и серебряные сервизы сопутствуют друг другу.
Меня слегка удивило, что миссис Томпсон повесила фотографию своего
покойного сына на столь видном месте. Мне казалось, что такое постоянное
напоминание о нем должно было бы быть для нее тягостным. Но тут мне опять
вспомнились слова Чарлза:
"Зомби не умирают: они либо удаляются в лучший мир, либо покидают эту
юдоль, либо почиют в бозе. И они "теряют" близких, словно это кошелек или
перчатка. И не переносят разговоров или напоминаний о Ней. Потому что сами
они уже давно мертвы".
Миссис Томпсон была не зомби. Она могла смотреть на портрет своего
покойного сына, не впадая в истерику. Да и сама обстановка этой комнаты
никак не располагала к истерике. Это была гостиная, обставленная изящной
мебелью с тонкими грациозными ножками, однако не слишком хрупкой или
неудобной,- словом, обставленная, насколько я мог судить, с отличным вкусом.
Бледножелтые пятна на кремовом фоне обоев не имели рисунка, а лишь создавали
впечатление переливчатой игры оттенков, Я обратил внимание на радиолу,
высокий книжный стеллаж и рояль. На крышке рояля ничего не стояло и не
лежало - верный признак того, что рояль служил здесь музыкальным
инструментом, а не чем-то вроде каминной полки. Шкура белого медведя на полу
вызвала у меня в памяти фильмы производства "Метро-Голдвин-Майер", но и она
не звучала диссонансом, привнося необходимый, быть может, оттенок
легкомыслия или даже чувственности - как душистые пилюли, придающие приятный
аромат дыханию.
Я снова поглядел ма фотографию Мориса. Что-то в этом лице показалось
мне знакомым. Меня раздражало, что я никак не могу припомнить, кого оно мне
напоминает. Такое ощущение появляется обычно, когда видишь, что у тебя на
полке не хватает какой-то книги, и не можешь припомнить, какой именно. Мне
почемуто казалось страшно важным уловить, на кого похож этот портрет, но чем
больше я старался, тем более чужим и незнакомым становилось лицо юноши.
Наконец я сдался и пошел к себе наверх распаковывать чемодан.

2

Седрик Томпсон был необычайно худ и на добрых три дюйма выше меня, а
мой рост - в одних носках - пять футов одиннадцать дюймов. Не думаю все же,
чтобы он весил больше шестидесяти килограммов. Голос у него был басовитый,
раскатистый, чересчур мощный для его тощего тела. Его темно-серый шерстяной