"Джон Брэйн. Путь наверх (Роман) " - читать интересную книгу автора

жизнью, точно в карантине. Здешний парк, казалось, сливался с городом. Река
Мэртон опоясывает южную часть Уорли, а парк расположен между рекой и
уорлийским лесом, причем возле Рыночной площади он вытягивается в неширокую
ленту, как бы подпуская лес ближе к городу, и кажется, что узкие, мощенные
булыжником улочки за рынком все до единой ведут к сверкающей воде и
деревьям.
Я опустился на скамейку на берегу реки и вытащил из кармана "Курьер
Уорли".
Глядя на воду Мэртона - такую прозрачную, что можно было различить цвет
камешков на дне, - я вспоминал грязное подобие реки, струившейся (если можно
сказать так применительно к воде густой и вязкой, словно мокрота) вдоль
черных набережных Дафтона. С утра целый день шел дождь, и течение было
особенно стремительным.
Однако в заводи, ярдах в ста от того места, где я сидел, вода была не
просто прозрачна: она чуть зеленела от водорослей. Следовательно, река была
настолько чиста, что в ней могла водиться рыба. Я вдруг почувствовал острую
зависть к двум мальчуганам, проходившим со своей матерью по тропинке вдоль
берега. Они вырастут у этой реки, где можно и купаться, и грести, и удить
рыбу. В Ленгдоне, иротекавшем через Дафтон, можно было только утонуть, и
тонули там нередко. Вот единственное, чем эта река походила на реку.
Скамейка стояла на берегу, отлого спускавшемся к воде, и отсюда парк за
Рыночной площадью снова расширялся, распадаясь как бы на две половины,
отдаленно напоминающие букву "В", обращенную к городу прямой стороной. Форма
парка производила приятное впечатление, так как казалась природной, хотя и
была искусственно созданной. В тот день парк был почти пуст, и мне
почудилось, что я забрел куда-то глубоко в лес. Только приглушенный шум
уличного движения, доносившийся со стороны Рыночной площади, нарушал эту
иллюзию. Часть парка, расположенная по ту сторону реки, была еще более
уединенной - всего в пяти мииутах ходьбы от берега не видно было даже
городских труб. Но об этом я узнал много позже.
Меня не тянуло читать газету, я хотел было закурить, но раздумал. Жаль
было заполнять эти мгновения чем-то обыденно-привычным - они и так были
полны до краев. Достаточно было просто сидеть здесь, дышать, глядеть на реку
и на деревья - существовать и все.
Я просидел на этой екамейке не меньше часа. Наконец ветер посвежел и
меня стала пробирать дрожь. Тогда я ушел из парка и направилея на Рыночную
площадь выпить чашку чаю.
Должно быть, я слишком долго сидел неподвижно, потому что, когда я
отворял дверь кафе "Сильвия", у меня вдруг закололо ногу как иголками, и я
почувствовал, что не могу на нее ступить. Я покачнулся и прислонился к
стене, чтобы сохранить равновесие. Это был пустяк, и я тут же оправился, но
почему-то это заставило меня увидеть все под другим углом зрения. Точно с
глаз спала пелена, все предстало в нестерпимо резком свете, и я отчетливо
увидел себя со стороны, словно участника документального фильма - хорошего,
добросовестно снятого фильма, ясного, точного, без избитых операторских
приемов. На темных булыжниках мостовой зелеными, желтыми красными мазками
пестрели растоптанные фрукты и овощи; толстый человек без пиджака
размахивал, как тореадор, пурпурным шелковым покрывалом; кучка школьниц
пересмеивалась, разглядывая яркую груду нейлонового белья в витрине;
церковные куранты по-воскресному меланхолично отбивали часы; у маленькой