"Рэй Дуглас Брэдбери. Летняя пиета" - читать интересную книгу автора

дыхание - это он взял меня, как маленького, на ручки, повернулся и, шаркая
подошвами, начал долгий путь к дому.
Вот такая невероятная история, а ведь до дому было мили полторы, время
позднее, цирк уже почти скрылся из виду, а его удивительных обитателей и
след простыл.
Отец двигался пустынными улицами, не спуская меня с рук - даже не
верится, потому что шел мне тогда четырнадцатый год и весил я без малого
тридцать кило.
Он сжимал меня в руках, и я слышал его затрудненное дыхание, но не мог
полностью проснуться. Изо всех сил я старался разлепить веки, шевельнуть
руками, но вскоре забылся глубоким сном и в течение следующих тридцати минут
уже не соображал, что меня несут, как ценный груз, через весь город, который
гасил свои огни.
Словно издалека до меня донеслись едва различимые голоса, и кто-то
произнес:
- Ты присядь, надо хотя бы дух перевести.
Я попытался прислушаться, но лишь почувствовал, как отец дрогнул и сел.
Видимо, мы проходили мимо дома кого-то из знакомых, и отцу предложили
отдохнуть на крыльце.
Пробыли мы там минут пять, может, больше; отец держал меня на коленях,
а я в полусне прислушивался к беззлобному смеху отцовского приятеля,
отпускавшего шутки насчет наших чудесных странствий.
Наконец этот беззлобный смех умолк. Отец со вздохом поднялся с крыльца,
а я так и не сумел стряхнуть дремоту. То проваливаясь в сон, то начиная
сознавать происходящее, я так ехал у отца на руках всю оставшуюся милю.
Даже теперь, семьдесят лет спустя, у меня перед глазами стоит образ
моего великодушного отца, который безропотно, не говоря ни слова мне в
упрек, несет меня по ночным улицам. Что может быть прекраснее этих
воспоминаний сына о любящем и заботливом отце, который больше мили нес его,
подростка, домой на руках сквозь ночную тьму?!
Частенько, вспоминая тот случай, я - возможно, не без вычурности -
говорил о нем "наша летняя пиета"[2]: проявление отцовской любви, путь по
нескончаемым тротуарам, под темными окнами, в обратную сторону от уходящих
главной улицей слонов, которых звали протяжные гудки и пыхтенье паровоза,
готового умчаться в ночь и увезти с собой вихрь огней и звуков, навсегда
оставшихся У меня в памяти.
На другой день я проспал завтрак и вообще все утро, проспал обед,
проспал весь день - а к пяти часам наконец продрал глаза и, пошатываясь,
вышел из своей комнаты, чтобы сесть ужинать с братом и со всей семьей.
Отец в молчании ел бифштекс, а я сидел напротив, уставившись в свою
тарелку.
- Папа! - выкрикнул я, чувствуя, что из глаз брызнули слезы. - Спасибо
тебе, папа, спасибо!
Отрезав кусок бифштекса, отец поднял на меня непривычно блестящие
глаза.
- За что? - только и сказал он.


Примечания переводчика