"Людмила Бояджиева. Лабиринты надежд " - читать интересную книгу автора

столкновения с реальностью... До чего ж противно изрыгать "благородство",
"честность", "любовь"... - Сид нервно рассмеялся, показав безупречные зубы.
- Наверно, я родился с этими атавистическими придатками - наследие
родителей-гуманистов. Оно выходило из меня с кровью... Послушай, Арчи,
забавная историйка, имеющая непосредственное отношение вот к этому. - Он
пощупал разбитый подбородок.
- В прошлом году я махнул с дружком в Гренато. Это такое местечко на
берегу озера, где отдыхают приезжающие со всего света богатые дамы. Очень
богатые и одинокие. Мой приятель Фредди танцевал один сезон в ресторане
"Феникс" и здорово подзаработал на романах с любвеобильными леди. Я поехал
с намерением устроиться платным партнером в дансинге. Жиголо... "Вери
бьютифул жиголо", - сказала мне очаровательная фрау, на которую я потратил
целый вечер. Не знаю, может Грета и годилась мне в бабушки, только такой
породистой красоты я никогда не видел: нос с горбинкой, царственная седина,
а глаза! Глубокие, маленькие, острые и синие... Я спросил, могу ли
нарисовать портрет. Дама рассмеялась и пригласила меня к себе. Она занимала
люкс в самом шикарном отеле...
В Германию я уехал вместе с Гретой. Она стала моей патронессой,
подругой, любовницей, наверно, отчасти матерью, которой мне, как оказалось,
очень не хватало. У вдовы имелся отличный особняк, а в нем потрясающая
библиотека. А ещё - луга, конюшня и кабинет с окном, выходящим на реку...
Наверно, я идиот, но однажды зимним вечером, проболтав с Гретой у камина о
своей жизни, я разоткровенничался до самого донышка и, кажется, даже лил
слезы. А потом поднялся в кабинет, сел за стол и положил перед собой чистый
лист бумаги. Что-то буквально толкало меня под руку: "Пиши, пиши...
Напишешь - полегчает". Не знаю, что это вышло - повесть, автобиография?..
Только там была одна правда, то, что я таскал в себе, не умея ни выразить,
ни применить, ни понять... Грета была рада, что я засел у нее, не собираясь
смотаться, не скучал и не рвался к молодежным тусовкам. Плохо ли - любовник
целый день корпит в кабинете, а ночью в постели дает выход накопившейся
энергии. И злости. У меня была поганая жизнь. И писал я погано.
- Я найду издателя и ты станешь знаменитым, - шептала она мне, поощряя
к литературным трудам. Я дал Грете прочитать пару глав. Она восторженно
целовала мою руку и молила: "Продолжай"...
Наконец, в самом начале марта мой шедевр был завершен. Грета передала
его редактору и однажды этот человек явился, чтобы обсудить прочитанное.
Извини, Арчи, он чем-то смахивал на тебя. Того, вчерашнего, которому я
ткнул под ребро свою "пушку". Очень солидный, очень сытый. Он умудрялся
глядеть на меня свысока при росте 160. И противнейший голос с французским
прононсом. Кроме того, этот тип пользовался ментоловым экстрактом,
перебивая запах изо рта. Но не перебил, зато насквозь провонял ментолом.
- Конечно, издание этой рукописи обойдется вам недешево, фрау Хофман.
Даже при небольшом тираже, - сообщил он моей покровительнице.
- Я готова оплатить расходы, Ганс, - улыбнулась Грета.
- Позвольте! - не выдержал я. - Кто кому должен платить? Гонорар
получает автор.
- Вы путаете, молодой человек. Существует литература, которая может
иметь коммерческий успех. Тогда, естественно, автор вправе рассчитывать на
вознаграждение. Но это... - Он бросил на стол папку с моей рукописью. - Это
произведение представляет сугубо личный интерес. Ведь вы писали про себя...