"Ирина Боур, Александр Пересвет. Слезы Рублевки " - читать интересную книгу автора

Лишь позже она узнала, что он 'прихватил' службу в Нагорном Карабахе, в
одной из тех 'горячих точек', на которые распадался в свое время умирающий
Советский Союз. Участвовал в боевых действиях, стрелял в людей, сам был
ранен...
Возможно, эта школа настоящего вооруженного конфликта потом и помогала
ему в бизнесе. Но тогда Настя выбрала своего будущего мужа не за качества
успешного предпринимателя. О которых и не знала. А именно за это: за
тревожащую тайну. И характер, за которым словно стояла лязгающая танковыми
траками сила.
И когда это все вдруг - вдруг, в одну страшную секунду! - стало
чужим...
Анастасия сидела около телефона, не в силах пошевелиться. Лишь слезы,
неудержимые слезы начали торить путь по щекам. Она ничего не чувствовала,
совсем ничего, кроме пустоты, - а те уже словно знали, что произошло
крушение. И побежали с тонущего корабля...
А дальше...
Сознание как будто отделилось от тела. И в свободном полете над ним
наблюдало, что происходит. Ничего не говорило, не подсказывало, ничем не
руководило. Как Кутузов при Бородинском поле, сидело на складном стульчике и
отстраненно следило за ходом битвы.
Битвы кого с кем? Или чего с чем? Отчаяния с надеждой? Нет, у Вити не
тот характер, чтобы она могла на что-то надеяться. Потому отчаяние не
нуждалось в сражении - оно, как мародер, обрушилось на поле, оставленное
противником.
Да, сеансы у психотерапевта сыграли некоторую роль. Поэтому Настя
держалась. Внешне - едва ли не невозмутимо. Если б не предательские
крысы-слезы, ничего особенного в ее действиях нельзя было и заметить.
Дошла до шкафа, взяла брюки, блузку, жакет свой любимый, начала
одеваться. Подкрасилась у зеркала. Пальцы даже не дрожали.
Но в мозгу как будто зажглась звездочка, яркая, очень болезненная в
своей яркости звездочка. И она росла, расширялась, выжигая все вокруг себя
острыми, словно шипы, лучами. Шипы вонзались в нервные узлы, рвали мозг,
упирались в череп, вызывая все большую и большую боль.
Настя еще помнила, как вывела машину, как выехала за ворота. Как
вывернула на шоссе. А в мозгу все светлело и светлело. Словно солнце,
красное и нежаркое ранним утром, забиралось выше по небосводу. И становилось
ярче и ярче... пока не взорвалось ослепляющим осознанием.
И после она уже ничего не помнила. Ни как проскочила мимо поста на
въезде в Москву. Ни как все больше и больше наращивала скорость, пока ехала
по Рублевке. Ни как яростно сигналила неповоротливым увальням, что занимали
левый ряд, никуда не торопясь. Ни как вырулила из-под моста на Кутузовский,
даже не посмотрев налево, из-за чего мчавшуюся прямо машину буквально
отшвырнуло прочь. Ни как от нее шарахались другие водители. Ни как, в
отчаянии от их тупости, она выскочила на разделительную. Ни как в последнюю
секунду увернулась от стоявшего на ней милицейского 'форда', ни как за ней
началась погоня, ни как ее прижимали к обочине у Поклонной...
И только зажатая спереди 'фордом', а слева - черным 'мерсом'
подрезанного ею милицейского подполковника, она пришла в себя.
И боль ее вырвалась наружу...