"Наполеон I Бонапарт. Кампании в Египте и Сирии (1798-1799 гг.) " - читать интересную книгу автора

есть досыта; французы не переставали громко вспоминать наслаждения Италии, в
течение двух недель их неудовольствие все возрастало, они сравнивали этот
варварский народ, речь которого не могли понимать, жилища этих жалких
феллахов, столь же тупых, как их буйволы, эти высушенные солнцем, открытые и
лишенные тени равнины, этот Нил - тщедушный ручеек, несущий грязную и
мутную-воду, наконец, этих ужасных людей пустыни, таких уродливых, таких
свирепых, и их женщин - еще более грязных, чем они сами, с цветущими и
плодородными равнинами Ломбардии, с общительным, кротким и просвещенным
населением венецианских владений. Они жаловались, что находятся в стране,
где нельзя достать ни хлеба, ни вина. Им отвечали, что страна это не только
не нищая, а, наоборот, самая богатая в мире; что у них будут хлеб и вино,
как только они достигнут Каира; что местность, в которой они находятся, была
житницей Рима и оставалась таковой для Константинополя. Ничто не могло
успокоить возбужденные умы. Когда "франки" рассказывали о красоте и
богатстве Каира, солдаты печально возражали: "Вы говорили нам то же самое о
Даманхуре. Каир, быть может, в два или три раза больше, но все равно он
окажется кучей лачуг, лишенных всего того, что может сделать жизнь сносной".
Наполеон часто подходил к своим солдатам и говорил им, что "воды Нила,
который в данный момент так мало соответствует своей репутации, начинают
подниматься, и скоро. он оправдает все, что они о нем слышали; что они
становятся лагерем на копнах ржи, а скоро у них будут мельницы и печи; что
эта земля, столь голая, однообразная и печальная, по которой они
передвигаются с таким трудом, скоро покроется нивами и даст обильный урожай,
который напомнит им о плодородии берегов По и о тамошнем изобилии; что у них
есть чечевица, бобы, куры, голуби, что их жалобы преувеличены, что жара, без
сомнения, чрезмерна, но станет переносимой, когда они будут на отдыхе и
переформировании; что во время итальянских кампаний переходы в июле и
августе также были весьма утомительными". Но эти речи давали лишь преходящий
эффект. Генералы и офицеры роптали еще громче солдат. Тяготы этой войны
являли собой особенно разительный контраст с дворцами и замками Италии.
Армия была охвачена смутной меланхолией, которую ничто не могло
преодолеть, она была подвержена приступам тоски, и несколько солдат
бросились в Нил, чтобы найти в нем быструю смерть. Ежедневно, расположившись
на биваках, солдаты прежде всего чувствовали потребность высказаться. Выйдя
из Нила, они принимались говорить о политике, предаваться отчаянию,
жаловаться на печальное положение вещей. "Зачем мы пришли сюда? Директория
нас сослала!" Иногда они принимались жалеть своего начальника, который
всегда располагался на ночлег на берегах Нила и был лишен всего, подобно
последнему солдату. Обед штаба состоял часто из тарелки чечевицы. "Это от
него хотели отделаться, - говорили они, но вместо того, чтобы вести нас
сюда, почему он не дал нам сигнала выгнать его врагов из дворца, подобно
тому, как мы выгнали клишийцев?" Заметив, что всюду, где обнаруживались
следы древней цивилизации, ученые останавливались и производили раскопки,
они вообразили, что именно ученые посоветовали отправить экспедицию, чтобы
разыскивать древности. Это настроило солдат против ученых. Они называли
ослов учеными. Во главе Комиссии стоял Каффарелли. У этого бравого генерала
была деревянная нога. Он много двигался. Он обходил ряды, чтобы читать
мораль солдату. Он говорил только о красотах страны, о великих последствиях
этого завоевания. Иногда, выслушав его, солдаты роптали; но французская
веселость брала верх. "Ей-богу, - сказал ему как-то один солдат, вам на это