"Ален де Боттон. Интимные подробности " - читать интересную книгу автора

Слушая Изабель, я вспоминал о других случаях, когда за едой (вне
зависимости от количества специй в блюдах) речь заходила о ее прошлом, и
сюжет всякий раз неуловимо менялся - в зависимости от подсознательных
выводов Изабель о том, что может показаться интересным ее собеседнику, а
также вопросов самого собеседника. Нечто подобное происходит, когда для
гостя устраивают экскурсию по дому, и его любопытное "А что у вас здесь?"
заставляет хозяев отклоняться от намеченного маршрута, показывая конкретный
стенной шкаф или чулан на чердаке. В данном случае я спросил Изабель о
романах ее матери; мое любопытство объяснялось (как это бывает часто, если
не всегда) стремлением отыскать параллели с собственной жизнью, соотнести
свой жизненный опыт с чужим. Очень часто наш интерес к другим - будь то за
обеденным столом или за чтением биографии - основан на желании выяснить,
"чем я отличаюсь от этого типа, Наполеона, Верди или У.Х. Одена" и тем самым
ответить себе на другой вопрос: "Так кто же я?"
Хотя Изабель рассказывала о том, что произошло давным-давно, ее история
не выглядела завершенной. Она то и дело умолкала - вовсе не для того, чтобы
что-то прожевать, - словно все еще сортировала материал, так и не
отшлифованный многочисленными пересказами; ее взгляд затуманивался, как
будто она не делилась с посторонним человеком тем, что хорошо знала сама, а
спрашивала себя, верна ли ее оценка того или иного эпизода.
- Полагаю, в семье я была любимицей отца, - сказала Изабель после одной
из таких пауз. - От него я видела куда больше сочувствия, чем от остальных.
У него был довольно-таки суровый отец и взбалмошная мать. Он ее очень любил,
но ему приходилось о ней заботиться, успокаивать, когда она выходила из
себя. Женившись на моей матери, которая не терпела возражений и всегда
считала себя правой, он словно вернулся в ситуацию, знакомую с детства.
Только в последнее время я начала понимать, что слишком уж идеализировала
его, но при этом мне по-прежнему важно знать, что он думает о моей работе
или о людях, с которыми я встречаюсь. Мне нужно его одобрение, его советы -
даже по мелочам, вроде того, какие динамики купить или какие книги
прочитать. Моя сестра считает, что я балда, но, скорее всего, она просто
ревнует. Между прочим, карри фантастическое. А твоя порция в самом деле
слишком острая?
В истории, которую рассказывала мне Изабель, важную роль играли такие
нюансы, как ритм речи или выбор слов. Постепенно я узнавал, какие выражения
она на дух не переносит, чем ее английский отличается от того языка, который
мы слышим по радио, и какие слова в ее устах обретают новые значения -
обусловленные скорее психологией, чем грамматикой. В английском Изабель злые
и жестокие люди становились "олухами", а чаще даже "мартышками" - и это
говорило о том, что она склонна великодушно прощать людям их грехи,
воспринимая обидчиков как неразумных детей, а не как взрослых, которые
творят зло сознательно. Если Изабель поступала неразумно, то обычно называла
себя "нонг" (или даже "миссис Нонг") - слово, которое не значилось в
словарях, но подразумевало что-то по-детски неуклюжее и нелепое. Некоторые
слова она произносила с легким акцентом кокни - глотала буквы и окончания
слов, что составляло странный контраст с четким, как у дикторов BBC,
произношением слова "перпендикуляр" и употреблением таких сложных терминов,
как "экстраполяция".

Через неделю после ужина в индийском ресторане мне представился случай