"Леонид Бородин. Ушел отряд" - читать интересную книгу автора

приказу удерживала медсестричка капитана в постели. Потом, насмешек
опасаясь, ходил глазами долу. А Кондрашов взял да и сделал его своим первым
заместителем, то есть как бы начальником штаба. И не ошибся, хотя бы потому,
что не в начальники рвался капитан, а в любое дело. Партизанское дело. То
есть был капитан упрямо против того, чтобы прорываться на восток. Откровенно
говорил, что там его ничего, кроме трибунала, не ждет. Если роты нет, а
ротный жив, то жить он права не имеет. "А я жить хочу, потому что воевать
надо. И после войны тоже пожить хочу. А там, если прорвемся к своим, там
разбираться не будут. Попробуй докажи, что не бросил роту, что не сбежал.
Нет, разбираться не будут, и правильно сделают, я б тоже не разбирался.
Некогда".
Когда говорил вот так, в глаза смотрел виновато, и всяк, в том числе и
сам Кондрашов, глаза отводил, потому что у всех одна история - драпали от
немцев и в страхе, и в панике, а тому ли учены были? Не тому.
Но Валька Зотов, политрук самоделашный, да мальчишки-"ежата" - они все
рожами на восток, где, как они уверены, уже в готовности в клочья разметать
по земле советской фашистскую нечисть непобедимые армии, дивизии и полки,
потому что Сталин, потому что иначе и быть не может, потому что знали и пели
про то, что будет, "Если завтра война, если завтра в поход...".
Только Зотов хоть и мальчишка, но умен и "ежат" своих не подзадоривает.
Но ни себе, ни Кондрашову простить не может, что зиму "продезертирничали", и
как один на один с командиром, так непременно о том то ли укор, то ли упрек,
и тогда Кондрашов в который раз оправдывается, что, мол, немцы гати
перекрыли, что с их вооружением разве ж только немецких обозников громить,
но ведь коллективно решали переждать, искать связи с окруженцами и
партизанами, остатки отряда сохранить.
И вот наконец-то!
Совещание в штабной землянке начали с допроса сержанта Михаила
Трубникова, того, что и нарвался на партизанский дозор в погоне за раненым
сохатым. Удачливый охотник сержант Трубников, бывший лесничий из-под Пскова,
еще по прошлой осени команду из трех человек сколотил по добыче зверья. И
сохатого притаскивали, и кабана, и птицу разную. Научились просачиваться
сквозь немецкие патрули за гатями в большой лес, что до самой Белоруссии
тянется и где зверья нестреляного полно. Пару раз на немецких охотников
натыкались, но уходили без потерь, потому что места знали лучше немцев и в
снегах отлежаться могли, к морозам привычные, а главное - следы свои
заметать кругами, чтоб не навести немцев на заболотье, - этим умением особо
гордились, хотя и догадывались, что нет немцам смысла лезть в заболотье,
коль там все тихо...
Теперь же самое время пришло покончить с позорным "перемирием".
За крепким деревянным столом, притащенным из деревни, плечами к плечам
Кондрашов, Никитин, Зотов. Напротив них на табурете Трубников. Командиры в
шинелях, Трубников в тулупе и валенках, подшитых и с отворотами под
коленями, рукой ушанку меховую мнет. Лицом Трубников курнос и скуласт,
волосы с рыжиной, и щетина, и брови, а глаза - щелочки, знать, от привычки к
прицелу.
По одну сторону стола, где начальство, там торжественность на лицах,
почти азарт - радость. А вот по другую... Трубников мрачен, глаза долу,
левой рукой в кармане тулупа что-то вышаривает - явно нервничает мужик...
- Так чего, бежали за подранком по свежей крови. Он туда-сюда, куда