"Леонид Бородин. Год чуда и печали" - читать интересную книгу автора

удилища в бедра, они замерли в такой позе, уставившись на поплавки с
длинными гусиными перьями. Поплавки качались на волнах, наклонялись то
назад, то вперед, и я несколько раз вздрагивал и вскрикивал - мне казалось,
что клюет, но рыбаки стояли, как каменные статуи, без малейшего движения, и
можно было подумать, что они забыли, зачем встали здесь.
Хариус - рыба благородная, не то что какой-нибудь там окунь или карась,
которые, как дураки, заглатывают червяков сразу до самого живота и тащат
поплавок и леску, словно сообщая рыбаку, что, мол, дело сделано и давай
тащи! Хариус сначала пробует хвостом сбить насадку с крючка и лишь потом,
если очень голоден, осторожно пробует ее губами. Поплавок при этом лишь чуть
вздрагивает, и надо суметь тут же подсечь его. А попробуй подсечь тонко,
чтобы не оборвать губу, чтобы не успел хариус выпустить наживку изо рта,
если в руках семиметровое удилище, а леска опущена на шесть метров в
глубину!
А потом сама поза, в которой застывают рыбаки на шпале!
Тупой конец удилища как бы воткнут в бедро, тонкий его конец нависает в
метре над поплавком, левая рука на левом бедре, корпус чуть отклонен назад,
и во всей позе, кроме готовности к подсечке, еще и своеобразная удаль, и
легкость, и безмятежность, и даже некоторая небрежность, и полное равнодушие
на лице. А при этом шпала, как ни крепко придавлена камнями на берегу, все
же пружинит под ногами, и волны бьют по ногам, а если клюнуло, то ведь нужно
подсечь, вытащить, поймать хариуса левой рукой, прижав удилище к телу, снять
рыбу с крючка, бросить в сумку или на берег, насадить наживку и снова
закинуть леску, махнув громадным удилищем, - и при всем этом не потерять
равновесия, не поскользнуться ногой, не шлепнуть удилищем по воде. Хариус
пуглив. Икра держится на крючке чуть-чуть и при неудачной подсечке слетает с
крючка, и насаживай заново!
Понаблюдав за рыбаками минут десять, я зауважал их до волнения. А еще
через несколько минут задремал, облокотившись на камень, и мне приснилось,
что из воды между камней высунулась громадная рыбина и, разинув рот, сказала
громко: "Проспал, рыбак!" - и захохотала.
В этот миг что-то ударило меня по животу, я вскочил и увидел у ног
рыбу. Юрка и дядя Витя хохотали.
- Проспал! - крикнул Юрка.
- Собирай сучья! Разжигай костер! Жарить будем!
И дядя Витя показал мне, где можно набрать сучьев.
Пока я разжигал костер, одна за одной прилетели на берег восемь рыб -
больших хариусов, как сказал дядя Витя, по два фунта каждая, не меньше.
Потом клев прекратился. Рыбаки вышли на берег, положили удилища на
камни и начали жарить рыбу невиданным способом. Рыбу обвертывали газетой и
клали в костер, в самые угли, а когда вынимали, газета оказывалась лишь чуть
пожелтевшей, и кое-где даже видны были буквы. Рыба же оказывалась отлично
зажаренной, оставалось только посолить ее.
Пока жарилась рыба, пока мы ели ее, пока ждали хорошего вала, дядя Витя
рассказывал мне о Байкале. Про вал Култук и про вал Баргузин, про ветер
Сарму, что срывает деревья со скал и бросает в воду, про остров Ольхон, что
на севере, про то, как была у Байкала единственная дочь, красавица Ангара, и
что убежала она к своему жениху Енисею, а Байкал с досады кинул ей вслед
скалу, что и ныне торчит из воды, где начинается Ангара.
Я слушал, а на душе становилось отчего-то тревожно. Мне казалось, что