"Леонид Бородин. Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова" - читать интересную книгу автора

разочарованием. Правда карта таинственна, как секретный объект, специально
замаскированный, чтоб только догадываться, но не видеть...
Такой объект был у нас на правой, если лицом к Байкалу, вершине ущелья.
Там во время войны стояла артиллерийская батарея. Только в сорок шестом
стащили пушки и увезли, но "объект" еще несколько лет сохранялся в
замаскированном виде: за десять метров - ничего подозрительного, кусты да
деревья. А как продерешься сквозь заросли, тут и ахнешь: бараки, склады,
траншеи, вышки...
По нашему скалистому берегу еще при царе проведена-проложена была
единственная железная дорога, связывающая Москву с Дальним Востоком.
Десятиметровая по ширине полоска-ниточка вдоль скал... И когда в сороковых
запахло войной с Японией, затащили на вершины прибрежных гор и скал пушки,
чтобы, не дай Бог, какой-нибудь один японский самолетик не прорвался -
многого и не надо, одна нешибко большая бомбочка могла сорвать скалу и
похоронить дорогу, и тогда Москва сама по себе, а все, что за Байкалом, -
бери не хочу!
Берег наш ни для какой дороги не пригоден. Горы да скалы. Ни метра
береговой полосы. Но другого не было. Чтоб дорогу построить, скалы взрывали,
а горы дырявили тоннелями. Полста штук надырявили. В среднем через каждые
два километра - тоннель. Только у нас не говорили - тоннель. Говорили -
тунель, и было это слово женского рода: за первой тунелью, за второй
тунелью... И путь железнодорожный тоже женского рода: по четной пути, по
нечетной пути... Та, что от Москвы, нечетная, а что к Москве - четная. И
рельс у нас тоже был женского рода. Говорили мы не рельс, а рельса и: бить в
рельсу, идти по рельсе. Учителя в школе поправляли нас, и мы охотно
поправлялись, но промеж собой говорили, как привыкли.
Еще много чего у нас или называлось не так, или понималось по-другому.
Поселок-станция наш, как уже говорил, располагался в ущелье, но такого слова
мы не знали. Точнее, знали, конечно, но что ущелья на всяких там кавказах
бывают, а у нас - падь. Значит, жили мы в падu - ударение на последний слог.
У каждой пaди (а здесь вот ударение на первом слоге) свое название, и по
ходу дела, то есть рассказа, о некоторых еще будет разговор... Или еще вот
слово "равнина". Равнина - это вовсе не то место, где мы жили, равнина
начиналась на вершинах гор. Ровности там, конечно, никакой не было, сплошные
пади да гривы, но равнина все же именно там, на горах, где, кстати, и
артиллерийские батареи стояли во время войны, чтоб дорогу и тунели охранять.
А теперь несколько слов о тунелях специально, так как - прямое
отношение ко всей истории. Пусть уж мне простится, что так и буду писать -
"тунель", потому что "тоннель" - это опять же где-то не у нас, в Швейцарии
например, и к нам никаким боком. А свои тунели да пути железнодорожные -
вечная забота взрослого населения не только нашей станции, но и всего
населения Кругобайкальской железной дороги, что от станции Байкал, где
Ангара вытекает, до Слюдянки, где последняя тунель из тех полста,
проковыренных дореволюционными инженерами и работягами, да так добро
проковыренных, что они и по сей день стоят, хотя заброшены теперь, после
закрытия нашей дороги, и стоять будут еще сто лет, а то и двести...
Но опять же представьте-ка себе: одно дело, когда скала накроет путь, и
совсем другое - если диверсант взорвет тунель. Вот потому и во время войны,
и после нее, пока дорогу не закрыли, тунели наши строго охранялись
солдатами, чьи гарнизоны рассредоточены были по всей дороге через каждые