"Леонид Бородин. Божеполье (повесть, Роман-газета 15 1993) " - читать интересную книгу автора

близости к презрению, хотя едва ли являлось таковым, потому что слишком
хорошо было на душе у Любови Петровны, она была наполнена счастьем удачи, и
никакое злое чувство не могло пустить корни в ее в общем-то от природы
добром сердце.
Возобновление отношений с Жоржем имело еще одно доброе последствие.
Жорж был универсальным источником информации о театральных делах, он был в
курсе не только сплетен и слухов, что немало уже само по себе, но и был
осведомлен о внутренней жизни всех без исключения столичных театров;
репертуарные планы и их изменения, интриги и конфликты, личная жизнь
известных и более-менее известных актеров, режиссеров, администраторов и
даже опекунов из управления культуры - все это пребывало в боевой готовности
к использованию за морщинистым лбом Жоржа, в полной бесполезности для него
самого.
Так началось ее хобби. Получив от Жоржа очередную информацию, Любовь
Петровна выбирала жертву. Впрочем, "выбирала" - это не то слово. Жертва
наклевывалась сама еще во время разговора, и никакой логикой не вычислить бы
закономерность, по которой отдавалось предпочтение тому или иному персонажу.
Игра велась затем либо на понижение, либо на повышение, а вот это последнее
имело уже определенную систему. Допустим, Жорж сообщал, что такой-то
режиссер такого-то театра получил реальный шанс на взлет. Любовь Петровна
начинала игру на понижение. Изощренности, каковую она проявляла в своей
забаве, позавидовал бы самый искусный дипломат: улыбка восхищения или едва
уловимого сарказма, как бы невзначай брошенное слово, пожатие плеч или жест,
казалось бы, неопределенный, но достигающий цели лучше слова или потока
слов, - и неудивительно! Те, кто служил орудием продуманной игры, были люди,
власть и возможности которых не имели четких социальных границ, но, как в
туман, уходили в социальность и терялись для глаза, и целенаправленная
установка, запущенная по лучам и волнам власти, тоже исчезала в этом тумане,
иногда слишком долго блуждая потаенными лабиринтами. Тогда Любовь Петровна
нервничала и швыряла в бой все резервы, какие имелись под рукой. Но по
истечении времени на том конце тумана, где все предметы обретали однозначные
именования, возникал, как бы рождаясь из ничего, искомый и желаемый
результат. И тогда где-нибудь в районе Бронных или Бульварного кольца
появлялся озадаченный и растерянный человек, еще вчера грезивший славой
Станиславского или Мейерхольда, а ныне обращенный в ничто...
Впрочем, на понижение было играть легко, если не считать случаев, когда
Любовь Петровна своей гениальной интуицией вдруг осознавала, что ее игра
натолкнулась на чью-то чужую игру, более профессиональную. Проигрывать она
тоже научилась.
Играть на повышение было труднее, но зато несоизмеримо слаще бывала
победа. Когда некто, внезапно утвердившийся на театральном Олимпе, вещал по
телевизору о скорбности своих трудов, о достоверности его творческого накала
и заслуженных успехах, - сидеть в кресле и слушать его небрежно-изысканные
откровения - это было подлинное счастье, почти хмельное...
А поскольку по телевизору выступали не только режиссеры театров, у
Любови Петровны постепенно сложилось впечатление, а то и убеждение, что все
видимое и слышимое ею есть не что иное, как результаты игр, которыми
забавляются люди, ей подобные, и потому жизни как таковой не существует, что
не подлинны слова и поступки людей, что все люди - игроки на одном уровне и
персонажи чужих игр на другом. Возможно, и ее муж, поскольку он все же не