"Александр Борянский, Карэн Котинян. Ужасный рассказ (из жизни чертей и прапорщиков)" - читать интересную книгу автора

страдал манией величия - например, был не прочь представить себя старшим
прапорщиком.
И вот шел прапорщик Афонькин себе домой и, вероятно, спокойно дошел бы,
если... Если бы не увидел на другой стороне улицы рядовых Черткова и
Совенко, которые, по всей видимости, двигались в сторону пивного ларька,
но, увидев прапорщика, резко поменяли направление и быстро пошли в другую
сторону.
- Чертков! Совенко! - крикнул прапорщик, но Чертков и Совенко только
убыстрили шаг.
- Товарищи солдаты, остановитесь, я вам приказываю! - закричал прапорщик.
Чертков и Совенко пошли еще быстрее.
Будь у Афонькина плохое настроение, он бы, скорее всего, не обратил на них
внимания, устало махнув рукой и послав подальше всю службу. Но сейчас он
был доволен жизнью, доволен собой, а эти самовольщики мешали его хорошему
настроению, его внутренней удовлетворенности. И он побежал за ними.
Солдаты направлялись к обрыву. Перед самым обрывом они сиганули через
какой-то неизвестно откуда здесь взявшийся плетень и... исчезли. Было
такое впечатление, что они упали с обрыва. Прапорщик перелез через
плетень, подошел поближе и увидел, что внизу, метрах в трех, есть еще
маленькая площадочка, на которую вполне могли спрыгнуть оба самовольщика.
Однако их там не было. Зато было отверстие, довольно широкое, чтобы в него
можно было залезть. "Наверное, это вход в катакомбы",- подумал прапорщик.
Между прочим, прапорщик Афонькин ничего не боялся, так как по уставу
бояться было не положено. Почти ничего не боялся. Если он чего и
побаивался, то это только особиста майора Тарасева (очень нехорошего
человека!) и рядового Майсурадзе, который обещал по дембелю прибить
прапорщика Афонькина, а дембель у Майсурадзе примерно месяца через два. А
в остальном прапорщик Афонькин был достаточно смелым прапорщиком. Морально
устойчивым, политически грамотным, идеологически выдержанным прапорщиком,
делу КПСС и Советской Родине преданным... И уж совершенно он не боялся
рядовых Черткова и Совенко, прослуживших всего четыре месяца.
Он прыгнул на площадку и заглянул в отверстие. Там было темно.
Прапорщик Афонькин залез в отверстие и оказался в каком-то темном
коридоре. Он не совсем понял, что произошло, но в какой-то момент ему
показалось, что темнота сгустилась. Он оглянулся, желая поскорее увидеть
свет, но света позади не было. Ноги сами понесли его вперед и внесли в
сырое помещение. Прапорщик скорее почувствовал, чем услышал звук
закрывающейся двери. Он рванулся к ней, собираясь что есть силы дернуть на
себя. Тщетно. Никаких ручек на совершенно гладкой стене не было. Прапорщик
прислушался. Где-то далеко капала вода.
Неожиданно зажегся ослепительный свет. Афонькин сначала зажмурился, а
потом протер глаза и осмотрелся.
Первым, что он увидел, было орудие пытки с ласковым названием "испанский
сапог". С его помощью во времена инквизиции выворачивали ноги. Чуть дальше
виднелся инструмент для вырывания ногтей и вытягивания хрящей. В порядке
возрастания были воткнуты в деревянную колоду иглы, которые предназначены
для засовывания под ногти малоразговорчивым посетителям подобных заведений.
Афонькин проглотил слюну и перевел взгляд на множество других
приспособлений: сплетенные веревки, раскаленные угли и зловеще сияющая
"гильотина универсальная". Прапорщик уже хотел закричать, но тут чьи-то