"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу автора

Ост-Индии, в Суринаме, от желтой лихорадки; один из его предков, Джон
Готорн, был судьей на процессах ведьм в 1692 году, на которых девятнадцать
женщин, среди них одна рабыня, Титуба, были приговорены к повешению. На этих
своеобразных процессах Джон Готорн действовал сурово и, без сомнения,
искренне. "Он так отличился, - пишет Натаниел Готорн, - при пытках ведьм,
что, надо полагать, от крови этих несчастных на нем осталось пятно. И пятно
столь неизгладимое, что оно, наверно, еще сохранилось на его старых костях
на кладбище Чартер-стрит, если они уже не обратились в прах". К этой
красочной детали Готорн прибавляет: "Не знаю, раскаялись ли мои предки и
молили они или нет о милосердии Господнем; ныне я делаю это вместо них и
прошу Бога, чтобы всякое проклятие, павшее на наш род, было отныне и впредь
с нас снято". Когда капитан Готорн умер, его вдова, мать Натаниела,
замкнулась в своей спальне на третьем этаже. На том же этаже находились
спальни сестер, Луизы и Элизабет; над ними - спальня Натаниела. Члены семьи
не ели за одним столом и почти не разговаривали между собой; еду им
оставляли на подносе в коридоре. Натаниел целыми днями сочинял
фантастические рассказы, а в час вечерних сумерек отправлялся пройтись.
Подобный затворнический образ жизни продолжался двенадцать лет. В 1837 году
он писал Лонгфелло: "Я заперся в уединении, отнюдь не намереваясь так
поступать и не предвидя, что это произойдет со мною. Я превратился в узника,
я сам запер себя в тюрьме и теперь не могу найти ключ, и даже если бы дверь
открылась, мне, пожалуй, было бы страшно выйти". Готорн был высокого роста,
хорош собой, худощав, смугл. У него была походка вразвалку, как у моряка. В
те времена не существовало детской литературы (несомненно, к счастью для
детей); шести лет Готорн прочитал "Pilgrim's Progress"*; первой книгой,
которую он купил на свои деньги, была "The Faerie Queene"** - две аллегории.
Также - хотя его биографы об этом умалчивают - была Библия, возможно, та
самая, которую первый Готорн, Уильям Готорн де Уилтон, привез в 1630 году из
Англии вместе со шпагой. Я употребил слово "аллегория", оно полно значения
и, возможно, употребляется неосторожно или нескромно, когда речь идет о
творчестве Готорна. Известно, что Эдгар Аллан По обвинял Готорна в
пристрастии к аллегориям, полагая, что подобное увлечение и жанр не имеют
оправданий. Нам предстоят две задачи: первая - установить, действительно ли
аллегорический жанр недозволен, и вторая - установить, прибегал ли Натаниел
Готорн к этому жанру. Насколько я знаю, лучшая критика аллегорий принадлежит
Кроче, лучшая их защита - Честертону. Кроче обвиняет аллегорию в том, что
она является утомительным плеоназмом, игрой пустых повторений, что она, к
примеру, сперва показывает нам Данте, ведомого Вергилием и Беатриче, а затем
поясняет и намекает, что Данте - это, мол, душа, Вергилий - философия, или
разум, или природный свет, а Беатриче - теология или благодать. Согласно
Кроче, согласно аргументам Кроче (приведенный пример не принадлежит ему),
Данте, вероятно, сперва подумал: "Разум и вера совершают спасение души" или:
"Философия и теология ведут нас на небеса", а затем там, где у него стоял
"разум" или "философия", поставил "Вергилий", а там, где была "теология" или
"вера", написал "Беатриче" - получился некий маскарад. Согласно этому
пренебрежительному толкованию, аллегорию можно считать просто загадкой,
более пространной, многословной и нудной, чем обычные загадки. Этакий
примитивный или ребяческий жанр, не сообразующийся с эстетикой. Кроче
сформулировал это критическое мнение в 1907 году, но еще в 1904 году
Честертон такое мнение опроверг, и Готорн об этом не знал. Так обширна и так