"Хорхе Луис Борхес. Тайное чудо" - читать интересную книгу автора

бы даже геометрию. Его расстреливали разные солдаты; иногда издали, иногда в
упор; число солдат тоже было разным. Хладик встречал эти воображаемые казни
с подлинным страхом (а, может, с подлинным мужеством). Каждое видение
длилось несколько секунд. Круг замыкался, и Яромир, трепеща, вновь
возвращался в преддверие своей смерти. Потом он подумал, что
действительность обычно не оправдывает предчувствий, и, следуя извращенной
логике, заключил, что если воображать подробности, они не сбудутся.
Подчинившись этой убогой магии, стал измышлять ужасы, чтобы они не
свершились; окончилось, естественно, тем, что увидел в них пророчество. По
ночам несчастный пытался хоть как-то удержаться в ускользающей субстанции
времени - знал, что оно стремится к рассвету двадцать девятого. "Сейчас ночь
на двадцать второе, - рассуждал он вслух, - покуда длится эта ночь (и шесть
последующих), я неуязвим и бессмертен". Открыл, что сны - это глубокие
темные воды, в которые можно погрузиться. И порой уже с нетерпением ждал
казни - по крайней мере она избавит его от бесплодного труда воображать.
Двадцать восьмого, когда последний закат отсвечивал на высоких решетках,
Хладик отвлекся от этих унизительных мыслей, вспомнив о своей пьесе "Враги".
Хладику было за сорок. Если не считать нескольких друзей и множества
привычек, его жизнь составляла весьма проблематичное занятие литературой.
Подобно всякому писателю, он судил о других по их произведениям, но хотел,
чтобы о нем судили по замыслам. Собственные книги вызывали в Хладике горькое
чувство неудовлетворенности: в своих работах о Беме, Ибн-Эзре и Фладде он
видел всего лишь прилежание. В переводе "Сефер Йецира" - небрежность,
вялость, неточность. И лишь к "Опровержению вечности" был снисходительнее: в
первом томе прослеживалась история различных теорий вечности, от вечного до
неизменного бытия Парменида до модифицирующегося прошлого Хинтона. Во
втором, вслед за Френсисом Бредли, отрицалась мысль о том, что все явления
Вселенной можно измерить во времени, и доказывалось, что число возможных
вариантов человеческого опыта не бесконечно, и достаточно одного
"повторения", чтобы понять: время - обман...
К сожалению, не менее ложны и доказательства этого обмана. С какой-то
презрительной неловкостью вспоминал их Хладик. Он написал еще цикл
экспрессионистских стихотворений, который - увы! - вошли в одну из антологий
1924 года, и каждая последующая обязательно их воспроизводила. Из всего
этого бесцветного и пустого прошлого хотелось оставить лишь "Врагов" - драму
в стихах (Хладик предпочитал стихи, так как они не дают зрителю забыть о
вымысле, без которого нет искусства).
В драме соблюдались три единства: место действия - Градчаны, библиотека
барона Ремерштадта, время - один из вечеров на исходе 19-го века. В первой
сцене в замок являлся незнакомец (часы бьют семь, последные неистовые лучи
воспламеняют стекла, ветер доносит знакомые звуки бравурной венгерской
мелодии). Следую другие визиты; барон не знает, кто эти докучные гости, но у
него тревожное чувство, будто он их уже видел - возможно, во сне. Все
безудержно ему льстят, но постепенно становится ясно, сперва зрителям, потом
самому барону, - что это тайные враги, сговорившиеся его уничтожить.
Ремерштадту удается удается расстроить и высмеять их сложную интригу.
Заходит речь о его невесте, Юлии де Вейденау, и некоем Ярославе Кубине,
который когда-то докучал ей своею любовью - этот Кубин будто бы впал в
безумие и воображает себя бароном Ремерштадтом... Опасности нарастают. В
конце второго акта барон вынужден убить одного из заговорщиков. Начинается,