"Хорхе Луис Борхес. Память Шекспира" - читать интересную книгу автора

Хорхе Луис Борхес

Память Шекспира

Кто-то поклоняется Гете, Эддам или запоздалой "Песни о Нибелунгах";
моей судьбой был Шекспир. Был и остается по сей день, но в совсем особом
смысле: о нем до этой минуты не подозревал никто, кроме единственного
человека - Дэниэла Торпа, только что скончавшегося в Претории. Есть еще один
посвященный, но его я никогда не видел в лицо.
Меня зовут Герман Зергель. Любознательный читатель мог перелистывать
мою "Хронологию Шекспира", которая в свое время считалась обязательным
пособием для погружения в шекспировские тексты и была переведена на
несколько языков, включая испанский. Возможно, припомнит он и длительную
полемику вокруг некоей поправки, внесенной Теобальдом в подготовленное им
критическое издание 1734 года и с тех пор неоспоримо входившей в канон.
Сегодня я поражаюсь невежливому тону тогдашних своих, теперь уже почти не
принадлежащих мне, страниц. Году в 1914-м я подготовил (но не отдал в
печать) исследование сложных слов, изобретенных Джорджем Чапменом в
переводах Гомера и повернувших английский язык - чего этот эллинист и
драматург, понятно, не предполагал - к его англосаксонскому истоку
(Ursprung). Никогда не думал, что чапменовский голос, который я сегодня не
могу вспомнить, будет для меня таким привычным... Отдельный оттиск еще
одной, подписанной лишь инициалами, статьи, кажется, завершает мою
библиографию. Не знаю, вправе ли я добавить сюда неопубликованный перевод
"Макбета", за который взялся, чтобы не думать о смерти брата, Отто Юлиуса,
погибшего на Западном фронте в 1917 году. Он не закончен; я понял, что
английский язык располагает двумя регистрами - германским и латинским, тогда
как наш немецкий, более музыкальный, все-таки вынужден обходиться одним.
Я упомянул о Дэниэле Торпе. Нас познакомил майор Баркли на одной
шекспировской конференции. Не буду называть ее места и времени, понимая всю
приблизительность подобных уточнений.
Важней, чем лицо Торпа - слабое зрение помогло мне тут же стереть в
памяти его черты, - был явно несчастный вид этого человека. С годами
научаешься изображать многое, только не радость. Дэниэл Торп физически
излучал тоску.
После долгого дня заседаний ночь застала нас в кабачке. Чтобы
почувствовать себя в Англии (где все и происходило), мы потягивали из
ритуальных оловянных кружек тепловатое темное пиво.
- Как-то раз в Пенджабе, - рассказывал майор, - мне показали одного
попрошайку. По исламскому преданию, у царя Соломона был перстень, который
помогал ему понимать язык птиц. Говорили, в конце концов перстень достался
этому нищему. Сокровище было бесценным, так что владелец не мог его продать.
Попрошайка умер во дворике мечети Вазил-хана, в Лахоре.
Я подумал, что у Чосера тоже есть история о чудесном перстне, но не
хотел портить Баркли его рассказ.
- А перстень? - вместо этого спросил я.
- Как всякий волшебный предмет, его не нашли. Может быть, он теперь в
каком-нибудь тайнике, там же в мечети, или на пальце у человека, живущего в
краях, где нет птиц.
- Или их там столько, - вставил я, - что не поймешь, где чей голос.