"Хорхе Луис Борхес. Сад, где ветвятся дорожки" - читать интересную книгу автора

- Какое слово не произносится в тексте загадки, если загадано слово
"шахматы"?
Я, недолго думая, отвечал:
- "Шахматы".
- Верно, - сказал Ольберт. - "Сад ветвящихся дорожек" - это гигантская
загадка или притча, где задуманный "предмет" - "время". Именно по этой
скрытой причине запрещено упоминание этого слова. А всегда избегать какое-то
слово, употреблять неловкие метафоры и заведомо надуманные перифразы - и
есть, как я думаю, лучший способ натолкнуть на мысль о нем. Таковы
околичности, к которым прибегал в каждом поворотном пункте своего
кропотливого труда хитроумный Цюй Пен. Я сличил сотни рукописей, исправил
ошибки переписчиков, выявил логику в этом хаосе, нашел или верю, что нашел,
основу строя произведения, перевел весь роман целиком и уверился, что автор
ни разу не употребил слова "время". Объяснение одно: "Сад ветвящихся
дорожек" - не совершенный, но и не ошибочный образ вселенной: именно такой
ее видел Цюй Пен. В отличие от Ньютона и Шопенгауэра ваш предок не верил в
единообразное, абсолютное время. Он видел нескончаемые ветви времен, до
умопомрачения огромную сеть расходящихся, смыкающихся и параллельных
отрезков времени. И это переплетение времен, которые сближаются, ветвятся,
обрываются или не соприкасаются в наших жизнях, охватывает все возможные
варианты. Мы не существуем в большинстве этих времен, в одних существуете
вы, а я - нет; в других живу я, а вы - нет; в каких-то существуем мы оба. В
последнем случае, дарованном мне счастливой судьбой, вы у меня в гостях. В
другом - вы, войдя в мой дом, находите меня мертвым, а в третьем - я
произношу эти же самые слова, но я - лишь видение, призрак.
- Во всех временах, - пробормотал я, внутренне содрогнувшись, -
благодарю вас и глубоко почитаю за воссоздание сада Цюй Пена.
- Не во всех, - заметил он улыбаясь. - Время постоянно ветвится,
создавая бесчисленные варианты будущего. Где-то в одном из них я - ваш враг.
Я почувствовал, как во мне снова что-то затрепетало и всколыхнулось.
Стало казаться, что росистый сад возле дома до бесконечности полнится
незримыми лицами. Этими лицами были Ольберт и я - неведомые нам самим,
что-то творящие и что-то чувствующие в других измерениях времени. Я поднял
глаза, и хрупкий мираж рассыпался. В желто-черном саду был только один
человек, и этот человек был осязаем и крепок, как статуя, и этот человек шел
по дорожке к дому, и это был капитан Ричард Мадден.
- Такое будущее уже настало, - ответил я, - но я вам друг. Можно еще
раз взглянуть на письмо?
Ольберт встал. Очень высокий, он отпер ящик высокого бюро, на миг
повернувшись ко мне спиной. Я уже сжимал револьвер. Выстрелил, точно
прицелившись. Ольберт упал без единого стона, сразу. Готов поклясться, что
его смерть была мгновенна, как вспышка.
Остальное - вне реальности и не имеет значения. Мадден вошел и
арестовал меня. Я приговорен к повешению. Я победил, хотя и подлейшим
образом; я сумел сообщить в Берлин название города, который следует
подвергнуть бомбардировке. Вчера его разбомбили. Я прочитал об этом в тех же
самых газетах, которые преподнесли Англии загадочную весть о странном
убийстве ученого-синолога Стивена Ольберта неким Ю Цуном. Мой шеф разгадал
загадку. Он знает, что я должен был сообщить (сквозь громы войны) о
французском городе под названием Ольбер и что у меня не было иного выхода,