"По воле судьбы" - читать интересную книгу автора (Хантер Мэдлин)

Глава 1

Девушка стояла посреди бурлящего людского потока и своей неподвижностью походила на мраморное изваяние, случайно оказавшееся на крошечном пятачке, где толпились рыночные торговцы птицей, рыбой, зеленью, скорняки, бочкари. Она излучала достоинство и покой. Далеко не новое светлое платье со следами изящной вышивки резко контрастировало с практичной серо-коричневой одеждой большинства торговцев, как впрочем и с яркими нарядами наводнивших площадь покупателей. Белокурая головка и светлый наряд девушки невольно привлекали внимание, от нее исходило какое-то сияние. Вот только кожа была бронзовой от загара, но не портила общего впечатления, наоборот, на ее фоне ярче сияли голубые глаза.

Внимание Риза, пересекавшего рыночную площадь перед Собором, вначале привлек непривычный островок покоя, затем он разглядел непокрытые светлые волосы и, наконец, глаза девушки. Он замедлил шаг и уже почти остановился, чтобы получше рассмотреть ее лицо, когда заметил разложенный у ее ног товар.

Впрочем, она не торговала – молча стояла у перевернутого вверх дном грубо сколоченного деревянного сундука, который служил ей прилавком. На ее отрешенном лице не отражались никакие чувства, она оставалась безучастной ко всему, что происходило вокруг, словно не замечая толпившихся людей, то и дело задевавших ее, причем иногда и нарочно. Несомненно, Риз был не единственным мужчиной, заметившим, что эта золушка весьма хороша собой.

Он видел ее впервые, хотя с большинством торговцев был хорошо знаком, по крайней мере часто встречал их здесь. Скорее всего, девушка была нездешней, возможно, случайно оказалась в этом городе и пришла на рынок в надежде заработать пару монет.

Ризу стало немного жаль девушку. Он не сомневался, что дела у нее идут неважно. Несмотря на гордую осанку, она казалась очень уязвимой и хрупкой. Сундук, служивший ей прилавком, был низок, едва доходя до колен, и разложенный товар плохо виден. Чтобы рассмотреть, что же там выставлено, Ризу пришлось подойти вплотную.

Посуда. Такой товар его не интересовал, но зато очень заинтересовала хозяйка. Риз как будто нехотя взял стоявшую ближе к нему чашку. Девушка заметила это и искорка надежды вспыхнула в ее до этого равнодушных глазах.

Чашка была простой, но сделанной со вкусом. Удивляло то, что это была не просто высушенная на солнце глина, – похоже, чашку обжигали, а судя по блеску, покрывали глазурью.

– У нее довольно тонкие стенки. Ты пользовалась гончарным кругом? – спросил он, рассматривая чашку и хозяйку.

Девушка действительно была очень хорошенькой, но, приглядевшись, он заметил следы накопившейся усталости, проступившие сквозь маску безразличия на ее лице, а в голубых глазах сквозило разочарование.

– Нет, просто вылепила ее руками.

– И мастерски. Чашка получилась удивительно правильной формы.

Его интерес, как это всегда бывает на рынке, привлек внимание других покупателей. Какая-то тучная дама, судя по платью, жена богатого торговца, остановилась и принялась критически рассматривать выставленный товар. Протиснув свою пухлую ручку между чашек, она выудила маленькую фигурку.

Риз не обратил внимания на стоявшие в дальнем ряду миниатюрные статуэтки, так завладела его вниманием горшечница. Тем временем жена торговца уже держала в руке статуэтку, по-видимому, Девы Марии, размером с ладонь, не больше. Риз про себя отметил, как аккуратно покрыта цветной глазурью фигурка и как тщательно вылеплены складки ее одеяния.

Дама разглядывала статуэтку, пытаясь найти изъяны, ощупывала ее со всех сторон, наконец поставила на край сундука, не отрывая взгляд. Тем временем у Риза была возможность повнимательнее рассмотреть и оценить другой объект, – девушка, несомненно, заинтересовала его.

– Сколько? – бросив колючий взгляд на горшечницу, спросила женщина. Она готова была торговаться до последнего.

– Восемь пенсов.

– Восемь пенсов?!

– Хорошо, пять.

Дама ворчала, вздыхала, охала, жаловалась на дороговизну, но наконец извлекла из кошелька пять пенсов. Горшечница, казалось, была весьма довольна.

Риз принялся внимательнее разглядывать выставленное на продажу, сдвинул в сторону чашки и обнаружил за ними еще две статуэтки Святой Агнессы с ягненком и Святой Катерины с веретеном. Фигурки не были простыми копиями скульптур святых, они отличались оригинальностью и реалистичностью.

– Что-то ищете? – в голосе девушки звучал металл, а глаза скептически изучали Риза.

Это его не удивило. Не он первый околачивался возле нее, делая вид, что интересуется глиняной посудой.

– Ты делаешь еще и статуэтки?

– Иногда, когда у меня есть время и глина.

– Они все обожжены.

– У меня есть знакомый плиточник, он разрешает мне пользоваться печью.

Риз взял в руки глиняную фигурку Святой Агнессы.

– Для чего они? Вопрос смутил девушку.

– Это статуэтки.

– Да, но каково их назначение? Из чашек пьют, из мисок едят, они всем нужны. А для чего предназначены фигурки этих святых?

– Для молитвы.

– Но для этого существуют церкви, с большими статуями, – не удовлетворился ответом Риз.

– Случается, что некоторые люди хотят иметь такую статуэтку у себя в доме, – объяснила, как бы защищаясь, девушка.

– И много ты их уже продала?

Она насупилась, понимая, что правдивый ответ будет не в ее пользу.

– Самое большее, одну в день.

– Тогда тебе следует просить за них не пять пенсов, а больше.

Ее глаза округлились.

– Если и за пять пенсов я продаю всего одну в день, то, проси я за нее больше, не продам ни одной!

– Ты продашь столько же, но денег получишь больше, а те, кто их купит, будут больше их ценить. Это ведь не посуда, не предмет первой необходимости, просто изящная вещица. Большинство людей ничего не дали бы тебе за эти статуэтки, но те, кто готовы заплатить пять пенсов, заплатят и шиллинг.

В подтверждение своих слов он выудил из кошелька шиллинг и положил его на сундук.

Девушка с восторгом посмотрела на монету, затем перевела недоверчивый взгляд на него. Ее подозрительность не обидела Риза – такая красавица, как она, да еще одна, вероятно, она получает множество предложений, порой весьма двусмысленных.

– Только за статуэтку! – уточнил он. – Но должен тебя предупредить, я вольный каменщик и в один прекрасный день могу украсть у тебя идею для своей каменной святой.

Она бросила на него быстрый оценивающий взгляд. Риз знал, о чем она подумала. Сегодня он не был похож на каменщика, его одежда была слишком хороша, чтобы в ней работать. Мужчины в длинных накидках и высоких сапогах не берут в руки резцы и молоток.

Риз удалялся, унося с собой статуэтку Святой Агнессы. Он смотрел на маленькую фигурку и смеялся над собой. Зачем человеку, умеющему делать каменные статуи, покупать глиняную?

Поразмыслив, Риз решил, что купил ее в знак признания таланта мастера. А может, это была попытка мужчины выразить женщине свое восхищение? Пожалуй, сочувствие девушке и подтолкнуло его к этому поступку. Ризу хотелось надеяться, что он сделал этот день удачным для нее. Он снова рассмеялся: шиллинг за десять минут общения с красавицей! Он чувствовал, что, даже не заполучи он статуэтки, его деньги не пропали даром.

Легким шагом Риз направился через площадь к таверне. Пригнувшись, чтобы головой не задеть низко свисавшую вывеску, он окунулся в прохладный полумрак.

Заказав две кружки эля, Риз устроился за столиком у открытого окна. Здесь было не так прохладно, но зато можно было любоваться статуэткой при свете солнца. Поставив изящную вещицу на грубые доски, он провел пальцами по изгибам глиняной фигурки. Статуэтка и впрямь была сделана умелыми руками.

Риз выглянул в окно, и взгляд тут же выхватил из толпы силуэт девушки. Ее платье выглядело довольно-таки жалким. «Когда-то пышный наряд какой-нибудь знатной дамы, скорее всего купленный через третьи руки. Вероятно, вставки с вышивкой были не такими потертыми, когда оно к ней попало», – размышлял Риз.

Внезапно в оконном проеме возникла чья-то грузная фигура, заслонив обзор. Потом показалось лицо заглядывающего внутрь мужчины со светлой бородой. Внезапно встретив направленный на него взгляд, он от удивления открыл рот и, отпрянув от окна, поспешил ко входу в таверну.

Подойдя к столику Риза, он, хмурясь, уселся на лавку напротив, предварительно отодвинув ее назад так, чтобы его лица не было видно снаружи.

– О чем ты думаешь? Здесь мы на виду у всего города, – обратился он к Ризу.

– Ну и что? Они увидят строителя и клирика епископата, которые сидят за столиком в людной таверне. Пей свой эль, Джон, никто не обратит на нас внимания.

Джон вытер рукавом пот со лба.

– Долго мне пришлось тебя ждать, весь изжарился на солнце.

– Тебе вообще повезло, что я пришел. Я ведь знаю, чего ты от меня хочешь, а слушать твои проповеди мне совсем не интересно. Опоздал я потому, что был в Вестминстере, дожидался аудиенции у королевы. Она хотела поговорить о перестройке своей загородной резиденции и заставила меня торчать у ее дверей весь день. Давай поскорее закончим наши дела, чтобы я мог вернуться и все-таки переговорить с королевой.

У Джона вытянулось лицо.

– Загородная резиденция? Как ты можешь даже думать о том, чтобы покинуть Лондон?

– Могу! Более того, именно так я и сделаю, если мне предложат работу.

– Но наши планы… твои донесения…

– Мне не о чем доносить, да я и не обещал это делать. Но ты можешь сказать епископу Стратфорду, что я ничего не узнал. Никаких слухов, никаких волнений – ничего. Что же касается планов, то я очень сомневаюсь в возможности их успешного осуществления. Мы имеем дело всего лишь с кучкой перепуганных людей, которые находят утешение в разговорах и построении фантастических прожектов. Последний план был настолько непродуман и так бездарно осуществлен, что мое участие в нем не было раскрыто только по воле провидения.

Джон не ожидал такого поворота событий и разнервничался. Перво-наперво высунув голову в окно, он убедился, что снаружи никого нет. Риз воспользовался случаем, чтобы снова бросить взгляд на горшечницу. Кажется, у нее появился еще один покупатель.

Несколько успокоившись, Джон склонился над столом с многозначительным видом. Риз, напротив, нарочно откинулся назад, чтобы они не были похожи на двух заговорщиков, плетущих в прохладном сумраке таверны сеть интриг, чем они, собственно и занимались.

– Скажу тебе по секрету, – начал Джон, – во Франции Уэйк собирает армию, а Ланкастер и мой епископ посылают ему деньги. Этой весной…

– …ничего не произойдет. Знать заключила мир с королевой Изабеллой и ее любовником Роджером Мортимером. То, что произошло три года назад, когда страна поднялась, поддерживая вторжение Изабеллы и помогая ей низложить мужа и возвести на престол сына, уже не повторится. Начнем хотя бы с того, что нынешний король ей не враг. Его мать со своим любовником – враги, да, но в то же время они те самые герои, которым мы рукоплескали как спасителям во времена великого мятежа.

– Они стали узурпаторами!

– Многие из нас еще тогда предсказывали это. Все, кто знал Роджера Мортимера, опасались его честолюбивых устремлений и амбициозных притязаний, но надеялись, что знать сможет держать его в узде, но она оказалась слабой и разобщенной, снедаемой внутренними распрями.

– Но Мортимер игнорирует Совет, он ставит себя выше молодого короля. Его нужно поставить на место.

– Тогда это дело короля Эдуарда.

– Он еще ребенок…

– Ему восемнадцать лет!

Джон побагровел до корней своих коротких светлых волос.

– Они купили тебя, присвоили тебе статус мастера и разрешили поучаствовать в постройке нескольких зданий, и ты, словно собака, которой бросили кость, забыл о своих старых клятвах и преданно лижешь сапоги нового хозяина!

Риз с трудом сдержался, чтобы не вцепиться в мясистую шею Джона.

– Ничего я не забыл. Я рисковал гораздо большим, чем ты, клирик, участвуя в восстании, и все только для того, чтобы увидеть, как глупого короля сменит не менее глупая королева и ее ненасытный любовник; только для того, чтобы убедиться, что единство знати не стоит и ломаного гроша и превращается в прах, как только каждый из этих расфуфыренных лордов бросается извлекать выгоду из произошедших перемен. Если ты хочешь знать, кого на самом деле купили, взгляни на замки этого королевства.

Риз с трудом подавил гнев и снова посмотрел на противоположную сторону площади.

– Я устал от этого, Джон. Я выхожу из игры и хочу заниматься только своим ремеслом. Если королева хочет, чтобы я перестроил ее загородный замок, я с удовольствием займусь этим.

Понизив голос, Джон начал умасливать Риза, но тот не слушал. Его внимание привлекло волнение на рыночной площади.

В одно и то же время из разных переулков, примыкавших к площади, вышли две группы молодых людей. Первая, состоявшая из оруженосцев в одеждах цветов их феодалов. Они вели себя с надменностью богатых юнцов, ожидавших, что весь мир с почтением склонится к их ногам; молодежь из другой группы, вернее, шайки наводнивших город бродяг всех мастей, демонстрировала угрюмую злобу людей, которым нечего терять.

Толпа непроизвольно расступалась, стараясь держаться подальше от обеих групп, пути которых волею судеб пересекались как раз в центре площади. Чувствовалось, что никто не собирается уступать дорогу.

И вот они встретились, стояли лицом к лицу и обменивались ехидными замечаниями, затем послышались оскорбления. Восемь богачей презрительно рассмеялись. Семь бедняков бросили в ответ несколько острых шуточек.

Риз пропускал мимо ушей увещевания Джона и потягивал свой эль. Толпа на площади расступилась, очищая место для представления: явно назревала драка. Людей будоражила возможность разогнать послеобеденную скуку зрелищем, которое можно будет обсуждать в течение нескольких дней. Для того и существуют рынки.

Риз мысленно поставил на городских оборванцев, хотя они уступали в численности своим соперникам. Это ведь будет уличная драка, а не турнир в доспехах, кроме того, в такой ситуации, как правило, принимаешь сторону тех, к кому принадлежишь сам.

– Сколько?

Джоан с сомнением посмотрела на человека, любовавшегося ее статуэткой Святой Катерины. Тощий и бледный, с кроличьим лицом, но в роскошной шляпе, – он выглядел достаточно богатым, чтобы покупать такие вещицы.

Джоан дала ему возможность подольше полюбоваться статуэткой, сама при этом пытаясь сдержать охватившее ее волнение. Подумать только! Она может сегодня продать все три статуэтки.

Кажется, ему действительно понравилась глиняная фигурка.

– Шиллинг.

Он бросил на нее удивленный взгляд.

– Чтобы сделать ее, понадобилась целая неделя, вы же видите, она обожжена в печи. Вы не найдете ничего лучше, – затараторила Джоан, тут же пожалев об этом.

Конечно же, тот каменщик просто заигрывал с ней, надеясь получить нечто большее за свою монету. А она, почти поверив его словам о цене ее поделок может потерять этого покупателя.

– Шиллинг? – задумчиво протянул «кролик». – Твой муж дорого берет за свое ремесло.

– Это мое ремесло.

Он тотчас взглянул на статуэтку другими глазами. Теперь он, наверное, воображал, что найдет массу изъянов в изделии, изготовленном женщиной.

Такое случалось часто. Джоан могла бы придумать себе мужа-ремесленника и подыгрывать покупателям, но гордость не позволяла ей поступить подобным образом. Эти статуэтки были делом ее рук. Она сама придумывала и вылепливала их.

– Пять пенсов, – предложил покупатель.

Именно такую сумму она выручила за статуэтку Девы Марии. Ей бы радоваться и этому, но внезапно презрение этого человека к плодам ее труда сделало ее упрямой.

– Шиллинг. Она стоит гораздо дороже, и на меньшее я не согласна.

Джоан пожалела о своих словах в ту же секунду, как они сорвались с ее губ. Но вторая, непокорная ее половина решила, что этот мужчина не заслуживает фигурки Святой Катерины и лучше разбить ее вдребезги, чем отдать за пять пенсов.

Как ни странно, «кролик» не ушел. Джоан удивилась еще больше, когда его рука потянулась за кошельком. На ее сундук упал шиллинг, а он повернулся и зашагал прочь. Если бы он бросил всего пять пенсов, она схватила бы их так же быстро. По правде говоря, в своем теперешнем положении Джоан не могла позволить себе такой роскоши как гордость.

Она засунула шиллинг за корсаж, поближе к сердцу, и он присоединился к влажной тяжести остальных спрятанных там монет – почти три шиллинга за сегодняшний день, целое состояние, а все благодаря тому высокому каменщику.

Она вспомнила его проницательный взгляд, удовлетворение, с которым он разглядывал ее чашку, да и ее саму. Пожалуй, впервые она не возражала против этого, несмотря на его устрашающий рост. Он смотрел на нее не с вожделением, его голубые глаза говорили об интересе к ней как женщине, а не о неприкрытой похоти, которую она так хорошо научилась читать во взглядах якобы интересующихся ее товаром мужчин.

И ему, в самом деле, понравилось ее ремесло. Джоан определила это по тому, с какой нежностью он касался изделий. Это не было притворством, хотя могло быть всего лишь поводом завоевать ее благосклонность.

Она была с ним несколько резка. Теперь ей захотелось отблагодарить его, он был прав насчет статуэток. Ведь он каменщик и, наверное, из своего опыта знает, сколько стоят такие вещи. Как было великодушно с его стороны сказать ей об этом.

Какой милый мужчина… И красивый – твердый подбородок, узкое лицо, правильный нос, добрые синие глаза; его блестящие темные волосы были связаны на затылке, как это делают рабочие. Когда он улыбался, в уголках глаз и губ появлялись маленькие морщинки. В этих местах и в уголках рта пролегли неглубокие морщинки. Наверное, улыбался он часто.

Джоан почувствовала, что и сама улыбается, вспоминая о нем. Ощущение было непривычным, новым, какая-то необъяснимая радость наполнила ее сердце. Она улыбалась и не могла остановиться. Почти три шиллинга. Может быть… может…

Из ближайшего переулка вышли на площадь какие-то парни, и она тут же заметила среди них своего брата Марка, такого же светловолосого, как и она. Слава Богу! На рассвете, оставив здесь ее и сундук, он растворился в толпе, исчез и ни разу не заглянул к ней. Джоан уже начала волноваться, все ли с ним в порядке, к тому же ей совсем не хотелось самой тащить тяжелый сундук обратно через реку.

Девушка попыталась поймать его взгляд, но он делал вид, что не замечает ее. Он шел со своими приятелями с таким видом, будто собирался пройти через площадь и снова раствориться в суматохе города. Его друзья постоянно доставляли неприятности. В горящих глазах молодых людей так и светилось упрямство и неприкрытое желание сразиться со всем миром.

К сожалению, с каждым днем Марк все больше и больше походил на них, и она опять отметила, что он ничем не отличался от остальных. От осознания этого радость в душе девушки померкла. Она отметила, что не только дерзость и злоба во взгляде роднили ее брата с приятелями, но даже одежда – настоящие лохмотья. Рубаху и штаны, потертые и залатанные, Джоан купила у какого-то слуги. Но большего они не могли себе позволить. За последние два года Марк сильно вырос, и это тряпье – единственное, на что ей удалось выкроить деньги из их более чем скромных доходов.

Марк ненавидел эту зеленую рубаху, презирал свою нищенскую одежду. Каждое утро, когда Джоан видела, с каким отвращением он натягивает на себя лохмотья, ее сердце сжималось от жалости к нему. Она чувствовала, что с каждым днем он все больше озлоблялся, а в душе его зрела буря. Когда они были вместе, от этого его безмолвного внутреннего урагана, казалось, в комнате дрожал воздух, да и ее пробирала дрожь.

Джоан смотрела, как Марк направляется на противоположную сторону площади. Смятение охватило ее душу – она понимала, что теряет его. Грязные улочки и переулки этого города, вечно голодный и злой сброд, порожденное нищетой отчаяние отбирали его у нее. В свои пятнадцать он уже не был мальчиком, свято верившим старшей сестре. Мысль об утраченном доверии резанула по сердцу больнее острого ножа. Он больше не верил ей, не верил, что все изменится к лучшему. Может быть, догадывался, что она и сама не очень-то в это верит.

Но порой Джоан все-таки надеялась на то, что свершится чудо и жизнь наладится. За корсажем лежало почти три шиллинга, целое состояние. Наконец-то она сможет сделать ради него то, что задумала.

Марк остановился, его приятели тоже. Толпа расступилась, освободив два островка пространства. Девушка поднялась на цыпочки, силясь разглядеть, что происходит.

И в ту же минуту в ней все сжалось от страшного предчувствия беды: Марк и его друзья лицом к лицу сошлись с группой оруженосцев. Положение становилось все более опасным. Толпа окружила место предстоящей схватки, образовав плотное кольцо и таким образом заслонив ей место действия.

Страх и отчаяние пронзили ее. Разве она не умоляла его не лезть на рожон? Разве еще сегодня утром не просила его не ввязываться в авантюры, не лезть в драки? А теперь его могут изувечить. Одному богу известно, что с ним сделают! Она бросилась в толпу, локтями пробивая себе дорогу.

Когда ей удалось протиснуться в первый ряд зевак, драка была в самом разгаре. Облако пыли окружало клубок сплетенных тел. Взгляд выхватывал то молотящие друг друга кулаки, то вцепившиеся в глотки пальцы. Марк был достаточно крепким, чтобы выйти победителем из драки, но от ее острого взгляда не укрылось, что ему уже досталось – под глазом красовался кровоподтек. В этот момент чей-то кулак обрушился на его челюсть.

Джоан в отчаянии оглядела толпу. Казалось, ни один мужчина и не думает останавливать этих разошедшихся юнцов. Зрители одобрительно гудели и делали ставки. Драка была веселой забавой, чем-то вроде петушиных боев.

Вдруг среди всей этой неразберихи одна сцена приковала ее взгляд, заставив похолодеть от ужаса. Один из оруженосцев, молодой человек, цвета одежды которого говорили о его принадлежности к свите Мортимера, получил от Марка хороший удар прямо по своей смазливой мордашке и свалился на землю, визжа от боли и держась за расквашенный нос. Безумная ярость вспыхнула в его глазах Вскочив на ноги, он протянул руку к ножнам, и внезапно в воздухе сверкнул кинжал.

Все поняли, что забава вот-вот обернется резней. Толпа затихла в предвкушении трагедии, а молодые люди на мгновение остановились, пытаясь сориентироваться, как вести себя дальше. Оруженосец Мортимера метал злобные взгляды на своих врагов и размахивал кинжалом, оттесняя их. Бродяги медленно пятились, но не спешили спасаться бегством.

Марк стоял совершенно неподвижно. Джоан знала причину такого поведения. Мысль о том, что судьба может быть столь жестокой, сведя его в поединке с одним из слуг Мортимера, заставила ее содрогнуться. Марк по-прежнему держался самоуверенно, всем своим видом подталкивая оруженосца к нападению.

Вокруг царила полнейшая тишина. Казалось, противников притягивает друг к другу магнитом. Джоан увидела, нет, почувствовала: еще мгновение и смерть ее брата станет неизбежной.

Ярость вспыхнула в ее сердце! Всему этому городу, собравшейся толпе, было наплевать на судьбу глупых мальчишек. И, подталкиваемая этой яростью, она двинулась прямо к центру сражения. Уверенно выйдя вперед, она встала между Марком и оруженосцем Мортимера. Не обращая внимания на гневный приказ своего брата убраться с дороги, Джоан повернулась к окровавленному оруженосцу, взглянула ему в глаза.

– Какой образец благородства! Ты поднимаешь оружие на безоружного? Не смог победить его в честном бою и решил одержать легкую победу? Разумеется, ты один из «храбрейших» рыцарей! Но меня это не удивляет, конечно, если цвета твоей одежды соответствуют цветам герба твоего господина.

Оруженосец удивленно смотрел на девушку, но решив, что перед ним нищенка, несколько успокоился, его лицо исказила кривая ухмылка. «Нет, не леди, – говорил этот взгляд. – Несмотря на все ее остроумие, она всего лишь жалкое ничтожество».

– Убирайся с дороги, потаскушка, и попридержи свой язык, иначе будешь болтаться на виселице под гербом цветов моего господина.

– Не много ли ты о себе возомнил? Не слишком ли велика угроза, исходящая от такого лакея, как ты? Тебе еще и шестнадцати нет. Для твоего хозяина ты никто! Он даже имени твоего не знает.

– Я сказал, убирайся!

– И не подумаю. Мы уже знаем, что ты трус. Неужели ты настолько труслив, что поднимешь оружие на женщину?

Задыхаясь от ярости, оруженосец вложил свое оружие в ножны, но лишь для того, чтобы освободить руки. В следующий момент он набросился на девушку.

Вдруг из толпы протянулась еще одна рука, перехватив руку оруженосца. Длинные пальцы сомкнулись на предплечье молодчика. Он задергался всем телом и отпустил свою жертву. Пальцы сжались сильнее, и судорога боли исказила лицо оруженосца.

Этим неизвестным, пришедшим на помощь Джоан, оказался давешний каменщик. Он стоял в совершенно непринужденной позе и спокойно удерживал оруженосца за предплечье.

– Она права. Ты трус, если поднимаешь руку на женщину, – сказал он.

– Ты забываешь, с кем имеешь дело, – зашипел вассал Мортимера, подсовывая цвета своего рукава под нос каменщику.

– Я имею дело с мальчишкой, который не понимает, как себя вести в случае поражения в честной схватке.

В синих глазах каменщика сверкнул металл. Сейчас он совсем не выглядел таким добрым, каким показался Джоан утром.

– Эти руки могут ломать камень. А по сравнению с камнем твоя рука, малыш, пустяк. Забирай своих дружков и идите, куда шли, – он отпустил руку.

Раскрасневшийся оруженосец отступил назад.

– Мой хозяин непременно об этом узнает!

– Не узнает, если, конечно, в твоей голове достаточно мозгов. В этом городе существуют законы, карающие тех, кто посмел извлечь свое оружие из ножен на его улицах. Твой хозяин не погладит тебя по головке за то, что ты стал зачинщиком беспорядков в этих стенах. Теперь иди, а не то я сам расскажу Мортимеру о твоем поведении.

Оруженосцу ничего не оставалось, как присоединиться к своим друзьям. Снова приняв высокомерный вид, они удалились, заливаясь смехом, словно победа в этой схватке досталась им. После их ухода рынок вернулся к своей обычной жизни. Продавцы и покупатели как ни в чем не бывало занялись своими делами.

Каменщик повернулся к пестрой шайке уличных хулиганов. Приказ был очевиден, и они, не задумываясь, подчинились, растворившись в толпе.

Марк хотел присоединиться к ним, но каменщик не дал ему уйти, цепко ухватив рукой за шиворот.

– Твой? – спросил он, развернув его лицом к Джоан.

У Марка был такой вид, будто он снова готов полезть в драку. Судя по крепко сжатым губам каменщика, Риз не исключал такой возможности.

– Да, – печально ответила Джоан. Она никогда не видела своего брата таким рассерженным. Марк не простит ей этого унижения, не простит вмешательства в его дела.

– Я так и подумал. Те же волосы, та же безрассудная отвага, – он отпустил Марка. – Тебе следует собрать товар и на сегодня закончить с торговлей. Возможно, кому-то пришла в голову мысль вызвать констебля. Будет лучше, если тебя здесь не окажется, когда он придет.

– Мы сейчас же уйдем. Спасибо вам за помощь.

Марк стоял рядом и весь кипел от злости, что-то замышляя. Каменщик бросил на него строгий взгляд.

– Помоги своей сестре, малыш.

Это было уже слишком. Кулак Марка взметнулся вверх, но каменщик легко перехватил его руку. Джоан никогда прежде не видела человека с такой молниеносной реакцией.

Марк стал мрачнее тучи. Каменщик легко удерживал его руку со сжатым кулаком. Джоан от стыда хотелось провалиться сквозь землю.

Лицо каменщика немного смягчилось, он понимал, что происходит в душе ее брата.

– Твоя сестра только что спасла тебе жизнь. Этот спесивый болван готов был выпустить тебе кишки, и, если бы не она, он так бы и сделал. Так что будь мужчиной, уведи ее из этого города.

Марк как-то сник, видимо, понял, что в этих спокойно произнесенных словах большая доля правды. Опустив кулак, он пошел к сундуку.

– Простите его. Он слишком горд, ему не нравится, когда я опекаю его, словно мать, – объяснила Джоан. – От всего сердца благодарю вас, – и пошла за Марком.

Каменщик последовал за ней.

– У вас больше никого нет?

– Нет.

Святые угодники! Да, у них больше никого не было. Ей казалось, что на всем белом свете не найти более одиноких душ, чем они с Марком.

Марк сложил посуду на землю и открыл сундук. Рядом дожидалась своего часа груда тряпья, но он и не подумал прикоснуться к ней. Гордость не позволяла ему заниматься тем, что он считал ниже своего достоинства, и Джоан уже не спорила с этим.

Опустившись на колени, она принялась заворачивать посуду, чтобы та не побилась в дороге. Джоан была потрясена, заметив, что каменщик опустился на колени рядом с ней и начал помогать. Ощущение исходившей от него силы приводило ее в замешательство, а тепло его близости каким-то непонятным образом волновало и в то же время успокаивало ее.

Руки каменщика бережно подняли чашку и завернули ее в старую тряпицу. Джоан не хотела, чтобы он касался этих жалких грязных лохмотьев, которые могли поведать ему об их нищенской беспросветной жизни. Вдруг, непонятно почему, она подумала, что лучше умереть, чем позволить ему жалеть себя.

– Ты продала еще одну статуэтку, – заметил он, осторожно положив в сундук миску, принятую из рук девушки.

Она кивнула, быстро заворачивая последнюю чашку.

– Я попросила за нее шиллинг, как вы и посоветовали. Вы были правы, мне заплатили.

Риз улыбался, глядя на нее сверху вниз. Она почувствовала, что заливается румянцем под его проницательным и немного лукавым взглядом, и еще больше покраснела. Руки внезапно отказались слушаться ее, и чашка, выскользнув из своей обертки, скатилась по коленям и упала на землю.

Он взял тряпку и быстро завернул чашку. Поднявшись, протянул ей руку, предлагая помочь встать.

Джоан смотрела на эту руку, и непонятная грусть заполнила ее сердце и сжала горло. Это был просто жест вежливости, но ни один мужчина не оказывал ей даже такой незначительной любезности уже долгие-долгие годы.

Она оперлась на его руку и легко встала. Ее пальцы ощутили сухое тепло его ладони, загрубевшую кожу. Его одежда не была похожа на одеяние каменщика, но у него были сильные руки и широкие плечи. Он был высоким и сухопарым, в его движениях чувствовалась недюжинная сила.

Марк поднял сундук, и они направились через площадь. Каменщик шел рядом с Джоан.

Она не хотела, чтобы он следовал за ними. Его участие пробуждало болезненные воспоминания, которые нельзя было вызывать из прошлого. Та жизнь канула в Лету и никогда не вернется. Его внимание напомнило Джоан о прежних временах, когда ее всегда кто-то защищал, когда никто не ждал, что она будет сильной, никто не осмеливался смотреть на нее с вожделением. Каменщик бередил ее душу, к ней возвращались сентиментальность и тоска по прежней жизни. Слишком большая роскошь – пользоваться его добротой. Она не могла себе этого позволить.

– Мой брат поможет мне. Еще раз благодарю вас, мастер… – она поняла, что не знает его имени.

– Риз.

– Благодарю вас, мастер Риз.

Это прозвучало как прощание, но он не уходил.

– Вы не обязаны провожать нас. Мы и так очень сильно вас задержали.

– И все-таки я провожу вас до стен города. Эти оруженосцы могли захотеть отомстить за свою попранную честь, а они не очень-то разборчивы в средствах.

Она снова вспомнила об опасности, которой подвергся Марк, вспомнила, как Риз смело пришел на помощь. Но она резко прервала ход своих мыслей, – в мозгу всплыли подробности, которым она тогда не придала значения, может быть из-за страха.

– Этот оруженосец вел себя так, словно знает вас, – заметила она.

– Я видел его в Вестминстере.

– Вы там живете?

– Я живу в Лондоне, но по долгу службы мне часто приходится появляться во дворце.

Ее сердце гулко застучало, предостерегая об опасности.

– Вы сказали, что расскажете обо всем его хозяину. Это была пустая угроза?

– Я встречаю Мортимера довольно часто. Если бы я хотел заговорить с ним, думаю, он бы выслушал меня.

Риз сказал это без хвастовства. Джоан задала вопрос, а он просто на него ответил.

– Вы на него работаете?

Непроизвольно в ее голосе прозвучал упрек. Джоан опять охватил внезапный приступ беспричинной ярости. Он помог ей, и она должна быть благодарна, кем бы он ни был, кому бы ни служил, но пережитый давным-давно ужас вновь овладел ею.

Каменщик наклонил голову, чтобы рассмотреть ее лицо. Стальной блеск снова появился в его глазах.

– Да.

– Вы работали в его крепостях? Над укреплениями? Вы чините стены главных башен, которые он разрушает, обворовывая королевство?

– Едва ли. Для крепостных стен не нужна ажурная работа и уж тем более статуи.

– Но вы все равно служите ему так же преданно, как его рыцари и лучники?

– Я служу короне.

– Корона у его ног.

– Тот оруженосец был прав, женщина. Ты слишком много говоришь.

– Это единственная привилегия нищеты – свобода говорить, поскольку мое мнение совершенно никого не интересует. По крайне мере, я не служу лакеем у мясника, как тот оруженосец.

И вы.

Он услышал последние слова, хотя она и не произнесла их вслух. Его лицо окаменело от оскорбления, но он промолчал.

Его присутствие больше не утешало и не защищало, скорее, наоборот. Если он вращается при дворе, то опасен. Если он служит Мортимеру, даже если он простой ремесленник, его благородству и репутации нельзя верить.

Джоан стало грустно. Как хорошо было довериться ему, пусть и ненадолго. Как замечательно было думать, что он благороден.

– Вы живете за городом? – попытался он продолжить разговор.

– Да.

– В Саутуорке?

– Да, – она солгала без колебаний.

Теперь он задавал ей вопросы, которые до этого задавали и другие мужчины, как правило, делавшие потом оскорбительные предложения. Может быть, он и привлекательнее большинства из них, но по сути ничем от них не отличается. Скажи мне, кому ты служишь, и я скажу тебе, кто ты. А он служит самому последнему из господ. Несомненно, он рассчитывал, что она возвратит ему долг и уж, конечно, не глиняной посудой. Она нравилась ему, в этом не было сомнения, его расположение легко читалось в теплоте взгляда, которым он изредка окидывал ее.

Это беспокоило Джоан. Она не хотела быть предметом интереса человека, который каждый день встречается с Мортимером, не хотела, чтобы Риз упоминал о ней и тем более о том, где ее можно найти.

Возле городских ворот она остановилась и повернулась к нему.

– Благодарю вас, – сказала она, стараясь, чтобы это прозвучало дружелюбно, но твердо.

– Это единственные слова, которые ты знаешь? Конечно, помимо колкостей, которые оскорбительны, а для тебя опасны.

– Какие еще слова вам нужны?

– Не бойся, я не жду твоей благосклонности. Однако, если уж я рисковал получить удар кинжалом, могу я хотя бы узнать твое имя?

– Простите меня. Просто иногда случается, что…

– Я знаю, что иногда случается, прелестная голубка. Тебе хватает ума быть осторожной.

– Джоан. Меня зовут Джоан.

В этом не было ничего опасного. В Лондоне живут тысячи Джоан.

Марк нетерпеливо позвал ее. Риз сделал шаг назад и отвесил легкий поклон.

– До встречи, Джоан. И постарайся держаться подальше от уличных драк.

Она с облегчением проводила его взглядом, хотя и ощутила острый укол раскаяния: на несколько драгоценных минут этот странный человек дал ей возможность почувствовать себя маленькой девочкой, как когда-то давно, но они никогда больше не встретятся – она постарается этого не допустить.