"Филипп Боносский. Долина в огне " - читать интересную книгу автора

всепрощающим крестным знамением. Шум волн стих. Теплые губы вдруг прижались
к его уху. Он почувствовал чье-то дыхание.
Когда он наконец пришел в себя, то увидел, что в углу на койке сидит
человек и озабоченно строчит что-то огрызком карандаша на клочке оберточной
бумаги. Человек как бы тянулся всем телом к электрической лампочке под
потолком; по-видимому, ему не хватало света. На нем была рубашка цвета хаки,
черный галстук и потрепанные серые брюки. Его нахмуренное загорелое лицо
склонилось над бумагой. Свет озарял его густые темные брови и темные волосы
с легкой проседью, большой мясистый нос, широкие скулы. В спокойных и
внимательных серых глазах, окруженных морщинками, вспыхивали веселые
искорки.
Он поймал на себе взгляд Бенедикта и в знак приветствия поднял тяжелую
сильную руку, а правой продолжал писать, то и дело мусоля кончик химического
карандаша, отчего на языке его образовалась клякса. Он писал поспешно, не
отрываясь, время от времени шевеля губами.
- Через полчаса выключат свет, - пояснил он, не отрывая глаз от бумаги,
и кивнул в сторону электрической лампочки. Карандаш не переставая шуршал по
бумаге.
Бенедикт огляделся. В камере была еще одна койка, стульчак без крышки и
у стенки умывальник.
- Отец Дар пришел? - спросил он.
Мужчина кивнул Бенедикту, что он, мол, слышит, но ответит потом, и
продолжал писать.
Кроме них, в камере больше никого не было. Мальчик только теперь понял,
что лежит уже не на полу, а на койке, на голом матрасе, сквозь который
проступают железные прутья. Он лежал не шевелясь. В голове монотонно гудело;
глаза устали, но уже не болели, словно вся боль вылилась из них. Он
повернулся на бок и уставился в пол. Рука его свесилась с койки, он прижался
подбородком к жесткому матрасу. Ему хотелось лишь одного - умереть.
Бенедикт и раньше знал, что в городе есть тюрьма: полицейская машина
приезжала в Литвацкую Яму почти ежедневно. Как-то раз забрали мистера
Петрайтиса за то, что он поколотил жену, потом мистера Гадалиса, - он гнал
самогон, а на него кто-то донес. Негра с улочки возле Большого Рва увезли
неизвестно за что. А за Антони пришли пешком два полицейских и сыщик в
штатском, но его не было дома. Они нашли Антони в курятнике, куда тот
спрятался, подвели к дому и спросили его отца: "Что же теперь с ним
делать?" - "Посадите его в тюрьму", - ответил отец Антони. Он стоял в дверях
в одних кальсонах и глядел на запястье сына, прикованное к руке
полицейского. "Я не могу оставить его дома". Все это видели и слышали...
Мальчик представил себе, как его собственный отец входит в комнату,
хватает его за руку и кричит: "Значит, ты тоже? - Отец горько, отрывисто
смеется. - Ты, святой, попал в тюрьму, как мошенник, как вор!"
Бенедикта захлестнула волна гневного возмущения: все это из-за Джоя!
Где он теперь? Наверное, уже дома, радуется, что удрал. А завтра
воскресенье!
Бенедикт опустил голову; кровь сильно стучала ему в виски. Отец Брамбо!
Бледное лицо молодого священника то возникало перед ним, то пропадало в
тумане. Он закрыл глаза, голова его совсем поникла, будто ему сломали шею.
Свет погас.
- Черт подери! - выругался мужчина и выронил карандаш. Но тут же