"Борис Бондаренко. Остров" - читать интересную книгу автора

пыли. Так стояли они с минуту, и те, кто видел лицо Геннадия, без труда
узнавали недавнего вихрастого мальчишку, босого, оборванного, с обычным для
послевоенной поры голодным блеском в глазах, с большими, не по возрасту,
руками, привычными ко всякой работе. И сейчас эти руки, - темные,
мозолистые, со следами порезов и ссадин, с обломанными ногтями, обрамленными
черными полосками несмываемой грязи, - нелепо торчали из белоснежных
нейлоновых обшлагов, схваченных нестерпимо сверкавшими на солнце серебряными
запонками. Наконец мать оторвалась от сына, поглядела на него снизу вверх
невидящими, полными слез глазами, - она едва доставала ему до плеча, - и
Геннадий, осторожно повернувшись, сунул в карман свою ручищу, вытянул
пригоршню смятых трешек, пятерок и десятирублевок, сунул ближнему мальчишке:
- Это вам на конфеты, пацанва, только на всех поделите. А теперь - геть
отсюда!
И осторожно повел мать в дом, забыв о чемоданах.
Долго сидели в тот вечер втроем, плотно задернув занавески на окнах -
от любопытных соседских глаз.
Сыновья много пили, - и не простую "белоголовку", а дорогие коньяки с
блестящими цветными наклейками, - много ели, а затем основательно уселись на
стульях, потрескивавших под тяжестью их тел, - сытые, хмельные, довольные.
Дарья Андреевна только пригубила рюмочку, вежливо перекатывала во рту
скользкую рассыпчатую икру, не понимая, что есть в ней такого, что в городе
платят за нее по сто рублей за килограмм (так сказал Геннадий). Не без
опаски попробовала ломтик красной рыбы, решила про себя - ничего, есть
можно. От крабов отказалась наотрез - воротило ее от резкого неслыханного
запаха. С беспокойством поглядывала на сыновей, особенно на старшего, -
Геннадий был какой-то взбудораженный, размахивал вилкой, стаканом с
плескавшимся в нем коньяком, раскачивался на стуле, словно невмоготу было
ему сидеть спокойно, и говорил он сбивчиво, громко, - таким не знала его
Дарья Андреевна. Коля совсем уже осоловел, глядел перед собой мутными,
неосмысленными глазами, невпопад вставлял слова в речь брата. Дарья
Андреевна больше молчала, наконец не очень решительно сказала:
- Не пили бы больше, сынки.
Геннадий отмахнулся:
- Ничего, мать, сегодня можно.
Дарью Андреевну покоробило это "мать", впервые сказанное Геннадием, и
то, что он не придал значения ее словам. А Геннадий продолжал:
- Мы ведь там месяцами капли в рот не берем. Сухой закон! Как выйдешь в
море - только и видно кругом, что одна вода. До того намотаешься по волнам,
что сойдешь на берег - и качает тебя, как пьяного, хоть снова учись ходить.
Неприятно и другое было. Испачкал Геннадий рубашку и на огорченные
слова матери небрежно отмахнулся:
- А, ерунда это, мать. У меня таких рубашек пять, надо будет - еще
десять куплю.
И веско сказал:
- Хватит нам бедовать, копейки считать. Заживем теперь - кум королю!
Смотрите-ка, что я привез вам.
Долго ждал Геннадий минуты своего торжества... Теперь пришла эта
минута - и он медленно встал, вытянул на середину комнаты чемоданы, звучно
щелкнул замками:
- Дай-ка какое-нибудь одеяло, мать.