"Борис Бондаренко. Час девятый" - читать интересную книгу автора

окно, но видно, никто уже не приедет сегодня, и грустно ей стало, и праздник
показался не в праздник. Скоро должны прийти христосоваться соседи, но это ж
и сравнить нельзя с приездом Андрея или Ирки с внучками. И как-то сразу
почувствовала она усталость. Ничего-то больше не хотелось делать, захотелось
лечь и лежать - долго, пока не надоест и не заболят бока. Но ложиться нельзя
было - дел оставалось до самого вечера, и Анна Матвеевна все ходила, убирала
что-то, мыла.
Проходя через сенцы, поглядывала на Михаила - что-то грустен он нынче.
Правда, веселым он и так редко бывал, но сегодня особенно затосковал. Тоска
эта стала наваливаться на него после войны, и такое лицо у него иногда
делалось, что Анне Матвеевне не по себе становилось. Пыталась она
расспрашивать Михаила - о чем думает? Он не всегда и услышит-то ее, а то и
вздрогнет, вздохнет и отговорится: "Да так, мать, ничего..." И снова как
будто в какую-то нездешнюю жизнь мыслями уходит...
Догадывалась Анна Матвеевна - о войне, о плене вспоминает Михаил.
Иногда он страшно кричал по ночам и просыпался с таким ужасом на лице, что и
Анне Матвеевне жутко становилось. Не раз, особенно в первые годы после
возвращения, просила его Анна Матвеевна:
- Миша, да не держи ты все в себе, поделись со мной, легше ведь станет.
Но ничего не рассказывал Михаил, однажды только угрюмо ответил:
- Ты лучше не трогай этого, мать. Там не жизнь была, а хуже всякой
смерти, рассказывать об этом не к чему.
И Анна Матвеевна смирилась, не расспрашивала больше.

И вдруг опять пришла эта знакомая боль в животе - такая сильная, что
Анна Матвеевна невольно охнула и даже не сумела добраться до лавки -
опустилась тут же, на пол, прижимая руки к животу, и закусила губу - так
хотелось ей закричать. Михаил Федорович молча подошел к ней, обхватил за
плечи и стал поднимать, и Анна Матвеевна все-таки вскрикнула - так велика
стала эта боль. Михаил Федорович растерянно отпустил ее, повернул страшное
лицо к ребятишкам:
- Ольга, за фершалом, живо! Гришка, иди сюда!
Олюшка опрометью кинулась из избы. Михаил Федорович с помощью Гришки
кое-как перенес Анну Матвеевну на кровать. Она уже не кричала, только стала
вся белая, и глаза закатывались на лоб. Михаил Федорович и Гришку погнал к
фельдшеру, а сам остался у кровати и не знал, что же ему делать, - и только
держал Анну Матвеевну за руку и говорил:
- Да ты крепись, мать... Сейчас фершал придет, потерпи немного.
Но и сам он знал, что фельдшер ничем не поможет, знала это и Анна
Матвеевна - и приготовилась терпеть эту боль, как терпела до этого много
всяких болей - и ту боль, когда рожала детей, и когда умирал ее первый сын.
Колюшка, и когда видела посиневшие от холода и голода лица своих малышей, и
ту боль, которую испытала она, прочитав серую бумажку со словами: "Ваш муж,
Прокофьев Михаил Федорович, пропал без вести". И эта, нынешняя боль,
казалась страшной и нестерпимой только потому, что она есть, еще не прошла,
но на самом-то деле она ничуть не страшнее всех тех болей, что уже бывали у
нее, и пройдет точно так же, как прошли все прежние боли, и опять будет
обычная жизнь со всеми ее заботами и радостями. Все это знала Анна
Матвеевна - и не боялась, просто терпела, потому что только это она и могла
сейчас - терпеть.