"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

- Поверил? - спросил Илья, и опять в белизне его зубов словно бы
промелькнуло отражение прежней дерзкой улыбки. - Не возможно ли, что двойник
Ильи Рамзина сидит перед тобой? Сидит и под личиной действительного Ильи
заманивает бывшего однокашника, советского художника... коварно заманивает в
паучьи сети? Заманивает и предлагает фунты-франки и жемчуга стакан. Должно
быть, ты не слышал такую пошлую песню?
- Нет.
- А я имел удовольствие слышать от одного шансонье, выходца из
России, - сказал Илья, чеканя слова, вновь подчеркивая избыточную
правильность незабытого им ударения в произношении. - Так вот: эти сети и
всякое политическое дерьмо мне нужны, прости великодушно, как овчарке
люксембургской противозачаточные таблетки. Я хочу, Владимир, чтобы ты сперва
знал: я ненавижу политику, поэтому - ничей... Помнишь, в войну - ничейная
земля была? Помнишь - нейтральная полоса?.. Так вот, никакими пряниками меня
теперь никуда не заманишь - ни вправо, ни влево. Я - колобок вне политики. Я
от бабушки ушел, я от дедушки ушел. Бога нет ни там и ни там... - и он грубо
выругался, но чужеродно прозвучавшую непристойную фразу свою смягчил
усмешкой. - О чем иногда сердечно жалею, - добавил он, - здесь, на гнилом
Западе, как о нем в России пишут, не звучит русский мат, который мы отлично
использовали на войне. Никто не поймет... Но я о другом. Бог вот здесь... -
продолжал Илья и постучал пальцем в грудь. - И сюда, если говорить
по-немецки, "штренк ферботен!". А по-русски: вход строго запрещен. Могу
догадаться, что ты думаешь обо мне. Но парадокс в том, что я не забыл и
помню Москву, двор и войну... И тебя лет с двенадцати. Так вот, Владимир, в
моей жизни я прошел через все обманы, поэтому скажи сначала правду: моя мать
жива?
Илья спросил это и выпытывающе глянул на Васильева, не сразу, должно
быть, настроенный поверить ему, но было видно, как хотел он задать этот
вопрос, который, вероятно, уже задавал Марии в Риме, и как сейчас
открыто-жадно ждал ответа, значившего для него много.
- Раису Михайловну я встретил год назад, - ответил ровно Васильев. -
Она не работает в библиотеке, ушла на пенсию. Почти все из нашего дома
разъехались в новые районы, остались она и старики Цыганковы. Ты помнишь это
семейство сапожников?
- Помню, но плохо. Как она... родная моя мученица? Ей уже за
семьдесят... Она была младше отца на пять лет, - проговорил Илья хрипловатым
голосом и сильно чиркнул зажигалкой, поднес огонек к сигарете, металлическая
точка вспыхнула в его зрачках. - Если перед кем я виноват и грешен, так
перед святой моей матерью! - заговорил он, внезапно ожесточаясь против
самого себя. - Она любила больше всего книги. Таких, как она, на свете
единицы. Если бы я мог, Владимир, показать ей библиотеку, которую собрал за
последние годы! Без книг я давно погиб бы... На какую пенсию она живет?
Рубликов пятьдесят? Сколько ей подаяния жалуют на старость, бедной моей
маме?
- Как я помню, Раиса Михайловна получает восемьдесят рублей, - сказал
Васильев, начиная испытывать досаду против колющих вопросов Ильи. - Знаешь,
в конце концов от тебя... от твоей... послевоенной судьбы зависело
благополучие Раисы Михайловны. Ты был единственным сыном, как известно, и...
- И? И едва не лишил мать крупного советского пенсиона в восемьдесят
рубликов?