"Юрий Бондарев. Щенок" - читать интересную книгу автора

сейчас нечто непоправимо преступное, как убийство.
Он ясно чувствовал эти удары под машиной и ясно понимал, что щенок в
горячке еще двигается, как бы извиняясь за ошибку, прося прощения, тычется
мордой в руки хозяина, лижет его пальцы, а человек в пиджаке, лаская,
успокаивая его, еще не знает, как ощутимо и страшно минуту назад качнуло
машину на чем-то твердом.
Потом человек в пиджаке взял щенка на руки и, все продолжая гладить его
длинные уши, трепать его голову, испачканную мокрой грязью, повернул
бледное лицо.
- Какой же вы шофер, если не можете остановить машину? - с упреком
сказал человек, подойдя. - Это же глупый щенок, понимаете вы это или нет?
Уже на тротуаре и вокруг человека с тихо поскуливающим щенком на его
руках столпились люди, зло крича; кто-то постучал по капоту с тем знакомым
выражением осуждения и неприязни пешехода к водителю, какое всегда бывает
во время уличных катастроф, - и он, жгуче презирая себя за почти
инстинктивный толчок самозащиты, сдавленным голосом выговорил:
- А вы... зачем отпускаете на дорогу щенка?..
Он плохо помнил, как выехал из Москвы на загородное шоссе, все словно
подсеклось, срезалось в нем, и было до тошноты мерзко, гадко на душе от
той защитительной своей фразы, звучавшей в его ушах: "А вы зачем
отпускаете на дорогу щенка?"
И, глядя на дорогу, он опять с поразительной ясностью представлял того
щенка с острой веселой мордой, когда тот, играя, смешно тряся ушами,
бросился к машине, ощущал глухие удары под днищем и представлял, как
железо било его по голове, как в смертельном испуге заметался под колесами
щенок, не понимая, что произошло, почему на его игру с этой чужой машиной
ему ответили такой страшной болью.
"Я убил его... Это же он в горячке выскочил потом к хозяину. Как он
мотал головой, как тыкался мордой в его руки, точно спасения искал!.." -
думал он и стискивал зубы, морщась, потирая рукой лицо, уже не видя ни
шоссе, ни талого снега, ни мокрых мартовских полей под прекрасным весенним
солнцем.
Через час, приехав в дом отдыха, он не поцеловал жену, не поцеловал
детей, будто потерял на это право, только долго и пристально смотрел на
свою пятилетнюю дочь, взяв ее на руки, прижимая ее к себе.