"И.Я.Болгарин, Г.Л.Северский. Адъютант его превосходительства" - читать интересную книгу автора

не было, и день или ночь - узники определяли только по глухому топоту
охранников над их головами. Ночью часовые спали. Зато ночью не спали
крысы - это было их время. С истошным писком они носились по соломе, по
ногам людей. Когда крысы совсем наглели, Кольцов зажигал спичку, и они
торопливо, отталкивая друг друга - совсем как свиньи у кормушки, - исче-
зали в узких расщелинах между камнями.
Первое время узники много переговаривались друг с другом. Потом паузы
длились все дольше и дольше. Человеку перед смертью, может быть, нужно
одиночество. Люди то ли спали, то ли, лежа с открытыми глазами, думали
каждый о своем, одинаково безрадостном и тревожном.
Кольцов, ворочаясь на соломе, проклинал обстоятельства, сунувшие его
в этот погреб. Проклинал именно обстоятельства, потому что его вины в
происшедшем не было. Все шло так, как было задумано Фроловым, и ни в
чем, ни в одной мелочи, не отступил он от своей легенды, от той роли,
которую предстояло ему сыграть. Все началось удачно: он вышел на людей,
которые взялись переправить его к белым, и этот новый Кольцов, в образе
которого он стал жить, не вызвал подозрений, он, во всяком случае, ника-
ких специальных проверок не заметил. И Волин и Дудицкий, вместе с кото-
рыми он должен был переправиться через линию фронта, тоже отнеслись к
нему, как к своему, таким образом, первая часть их с Фроловым плана
удачно осуществилась, и, если бы не налет банды, Кольцов уже, должно
быть, приступил бы к выполнению своего задания.
О возможной близости смерти Кольцов не думал - очень долго она была
рядом, и сама возможность гибели стала привычной, обыденной частью его
солдатской судьбы. Нет, не о смерти он думал сейчас, а только о том, как
вырваться отсюда. И все время остро жалила досада, что неудача настигла
его именно сейчас, когда он наконец дождался своего дела. Все годы на
чужбине он был только офицером Кольцовым, который добросовестно и умело
делал то, что положено офицеру. Но ведь была у него и другая жизнь, дру-
гое, главное предназначение, и не по своей воле большевик Кольцов в этом
главном осторожничал и таился гораздо больше, чем товарищи его по пар-
тии. Он должен был оставаться своим среди волиных и дудицких, и все, что
могло бросить тень, заронить сомнение, безжалостно подавлялось. Это было
нелегко, особенно после февраля, когда маршевые роты стали приносить од-
ну за другой вести о революций. Но даже в это трудное время он должен
был сохранять свою репутацию "отчаянно храброго, исполнительного, чуждо-
го политическим страстям офицера", как было записано в его послужной ха-
рактеристике.
И вот наступило наконец его время, и как же неудачно оно началось!
Прошло двое суток, а быть может, и больше. Об узниках словно забы-
ли...
Ротмистр Волин лежал рядом с Кольцовым. Тревожно ворочался на соломе,
иногда что-то бессвязное бормотал во сне. Както под утро он приподнялся
на локте, потрогал Кольцова, заговорщически зашептал:
- Капитан!.. Капитан Кольцов! Вы спите?
- Нет, - помедлив, отозвался Кольцов.
- Я все это время разрабатываю в голове разные планы побега.
- Придумали что-нибудь?
И взволнованно, словно обличая кого-то, Волин начал говорить сначала
тихо, а потом, распаляясь, все громче: