"В.Болдырев. В тисках (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

складки на лице разгладились, и следа грусти не осталось в сиявших глазах.
Трудно описать нашу радость. Подхватив Федорыча, мы вынесли его из
кабины и принялись подбрасывать к закопченному брезентовому потолку. Всем
хотелось чем-то отблагодарить старого механика, так смело и так дерзко
выхватившего стального коня из объятий морской пучины.
Я посмотрел на часы: было без четверти шесть. Двенадцать авральных
часов пролетели как миг...
И снова наш "крейсер" в пути. Мерцают фосфорическим светом приборы. На
коленях у меня та же карта, только сморщившаяся и покоробившаяся после
морского купания. В наушниках хрипловатый голос Кости - нарта сторожевого
охранения по-прежнему впереди. Рядом на сиденье Федорыч и водитель.
Напряженно всматриваемся в сумятицу пурги. Прожектор едва пробивает снежную
муть, и мы видим только заструги перед носом машины. Что, если опять
попадемся в ловушку?
Еще несколько часов скользим по льду Чаунской губы навстречу скрытой,
притаившейся опасности - Светает. Наступают короткие сумерки зимнего
полярного дня. Пурга стихает, но барометр не предвещает ничего хорошего.
Видно, "южак" угомонился ненадолго, сделал короткую передышку, чтобы
обрушиться с новой силой. Судя по карте. почти пересекли огромный залив
Чаунской губы и подходам к устью Чауна.
В наушниках зашуршало, и я услышал радостный голос Кости:
- Порядок, Вадим, вижу берег, огни совхоза!
Мы еще ничего не различаем в белесом сумраке стихающей пурги. Нарта с
Костей значительно опередила нас. Кричу Федоры чу:
- Костя видит берег!
Водитель стирает рукавом мелкие капельки пота. Федорыч облегченно
откидывается на спинку кожаного сиденья. Распахиваю на ходу дверцу кабины.
Снежная сумятица улеглась, открыв бесконечное белое поле залива,
курившееся поземкой. Тракторный поезд, обсыпанный снегом, едва темнел на
матовом снегу. Острый, как бритва, ветерок тянул с юга.
- Бр-р... холодина!
Захлопываю дверцу. Сквозь смотровые стекла видим вдали пустынный и
дикий берег, заметенный сугробами. Крутым, обледенелым порогом он
поднимается над помертвевшим заливом. Наверху поблескивают огоньками домики
крошечного поселочка, погребенные снегом. Костина нарта, как птица, взлетает
на снежный барьер. Собаки, почуяв жилье, несутся галопом, за нартой клубится
снежное облако...
Водитель прибавляет газу, тягач устремляется вперед, давя в лепешки
мелкие торосы. Проскочили припай, ползем на обледенелую бровку. Капот
вздымается к небу. Гусеницы с лязгом и грохотом уминают твердый, как железо,
снег, мотор оглушительно ревет. Вползаем выше и выше, волоча на буксире
тяжеленные платформы...
И вдруг на самой бровке перед машиной появляется человек в мехах. Он
стоит, широко расставив ноги, на пути "снежного крейсера", будто преграждает
дорогу в поселок совхоза.
Поджарый, длинноногий, в щеголеватой кухлянке, опушенной волчьим мехом,
в штанах из бархатистых шкурок неблюя*, в белых чукотских торбасах.
Откинутый малахай открывает высокий лоб, исчерченный морщинами, прямые
черные волосы, спадающие на плечи нестриженными прядями.
______________