"Леонид Богданов. Телеграмма из Москвы (Сатирическая повесть по советской действительности) " - читать интересную книгу автора

место, где когда-то была церковь, потом зевнул, почесал спину под синей
рубашкой навыпуск и, шлепая босыми ногами, поплелся обратно в избу. Но в
этот момент он заметил Чубчикова и, оценив по поведению милиционера его
намерения, старик сорвался с места и мелкой рысцой побежал через огороды к
Мирону Сечкину. Так-как Мирон еще на рассвете закончил гнать самогонку,
спрятав аппарат и продукцию в надежном месте, и милиционер Чубчиков вряд ли
получил бы от него поллитра на похмелье, то дед Евсигней разбудил
самогонщика напрасно. Мирон Сечкин скверно выругал милиционера, деда, всех
их родственников и праотцев, но в Орешниках прибавился еще один бодрствующий
человек.
Потом по улице прошла толстая баба в красном сарафане и босая. Она
гнала хворостинкой перед собой подсвинка и, достигнув площади имени Ленина,
привязала подсвинка на длинной веревке к вбитому в землю колу. Подсвинок
закрутил штопором хвостик и, довольно похрюкивая, принялся уплетать траву.
Ласково потрепав подсвинка по спине и назвав его "миланчик", толстая баба
подошла к избе с резными петушками и затарабанила в окно:
- Анют! А, Анют!.. Не пора ли в колхозный свинушник иттить? --
заголосила она громко. Анюта не отвечала.
- Анют!.. Чай, свиньи голодны!
- А, чтоб они поздыхали! - пожелал женский голос из избы.
- Ну, и пущай дохнут, - кротко согласилась толстая баба и поплелась
домой, не забыв по дороге погладить "миланчика".
Улица и площадь на минуту опустели и было слышно как где-то на краю
деревни залаяла в неурочное время собака. Собаки в Орешниках вели, примерно,
такой же образ жизни, как и ответственные руководители района: всю ночь они
звонко до хрипоты лаяли, а потом спали до обеда.
Потом на улице появилось сразу два человека: Пупин - заведующий
конторой "Заготзерно" и восьмилетний житель деревни - Толик. Пупин шел,
склонившись вправо под тяжестью битком набитого портфеля, и что-то жевал на
ходу. Толик же гнал перед собой на пастбище грязно-белого гуся и, гордясь
своим положением пастуха, чувствовал себя не менее важно, чем гусь. На
площади к ним присоединился парикмахер со звонким именем Главнюков. Местные
злоязычники говорили, что он незаконно изменил свою фамилию и посему, во имя
справедливости и законности, его и в глаза и за глаза называли настоящей
фамилией. Парикмахер к этому привык и нисколько не обижался. Когда
кто-нибудь, случалось, окликал его по фамилии Главнюков, он даже не
оборачивался, и только после вторичного оклика с употреблением привычного
прозвища он поворачивал голову и говорил: "Чаво?"
Главнюков и Пупин сошлись на середине площади, обменялись
рукопожатиями, о чем-то коротко потолковали и вместе направились в сторону
избы Мирона Сечкина. Затем им по дороге встретился парень в лихо сдвинутой
на левое ухо кепке. Они остановились, парикмахер что-то говорил, а Пупин
показывал рукой на избу Сечкина. Парень же отрицательно качал головой. Пусть
читатель не подумает, что парень в кепке был непьющий. Покачав отрицательно
головой, парень самодовольно похлопал себя по оттопыренному карману и этим
сразу же успокоил собеседников.
Не успели они разойтись, как на площадь выбежало несколько мальчишек,
играя на ходу футбольным мячом.
На приусадебных огородах стали появляться копающиеся фигуры.
Прошло сразу четыре молодухи с пустыми ведрами.