"Людмила Богданова. Путешествие королевны." - читать интересную книгу автора

опрометчивых слов, когда всё, как при вспышке молнии, стало ясным Хели,
первой мыслью было схватиться за арбалет. Достало бы одного болта. И
решилось бы сразу всё: заговорщики лишились бы знамени и не случилось
повторения кошмара. Конечно она не справилась бы с остальными пятью, но
успела бы уйти, воспользовавшись минутой замешательства. Всё просто. Одна
стрела - и ни набата, ни безликих, ни новой войны. Безукоризненные
доказательства. Как... смерть. Только - Хель не хотела убивать. Этот
мальчик, сын Торлора, не был для нее безликим. Он походил слишком на
многих, кого она помнила и любила: на отца, на Гэльда, на его братьев,
на... Мэя. И, может быть, таким будет, когда вырастет, её собственный сын.

Она не могла убить. Чем бы это ни обернулось потом. Если её слёзы, и раны,
и огонь Торкилсена что-то стоили для этой земли, если имели смысл тысячи
смертей, что были и что еще случатся, если к чему-то хорошему ведет
оплаченная кровью дорога - пусть этот мальчик живет. Как бы сильно он ни
ненавидел. О, по воле какой судьбы через семнадцать лет всё начинается
снова?

- Не плачь, Хель, не надо.

Двери неловко хлопнули, и они оборвали разговор. Двое стояли под высоким
витражом, изображающим Светлую Мать, жертвенный камень был украшен
цветами, среди них горела свеча. Хель (Имрир уже знал, что её зовут Хель)
молилась, сведя руки, бургомистр и наместник Ландейла замер у нее за
спиной. Имрир испытывал к нему инстинктивную неприязнь - к нему,
закаленному воину, уверенному в себе, могущему так небрежно положить руку
на плечо жены. Хель была женой наместника, она сказала Имриру это на
второй день, когда он уже встал и, помогая ей распутывать нитки на
гобелене, нечаянно коснулся щекою её волос.

Он отскочил, как ошпаренный: то ли от того, что она сказала ему про мужа,
то ли что заметила это невинное касание. Сохрани Милосердная, он не тронул
бы её и пальцем - как кощунственно тронуть святыню, собственную мать. Но в
щекочущем прикосновении светлой пряди было и постыдное, и манящее. Имрир
облизал пересохшие губы и опустил взгляд.

- Госпожа Хозяйка!

Она повернулась, уже улыбаясь - вся: словно в ней горела свеча. Имрир
поражался и недоумевал, как можно улыбаться движением руки. Вот так она
улыбалась, глядя на Мэя. А Имрир подспудно ревновал. Он уже привык к ее
заботе.

- Ты не устал? Ты хорошо устроен?

Он пожал плечами:

- Мне скучно. Я разумею грамоте, я мог бы разбирать бумаги. Я же вижу, как
тебе трудно от них.